Купец закусил губу и нагнулся к Радовану.

- В вилле Эпафродита? Что ты говоришь? Не произноси этого имени! Он бунтовщик, он изменил священному двору.

- Господин, ты сказал, что мои слова умрут под шатром! Я не верю, что он изменник. Он защищал невинных. Он спас Истока, спас Ирину!

- Не называй этих имен! Смерть зажмет рот всякому, кто называет их!

Купец отчетливо представил себе события минувшего. Потом подошел к старику, положил ему руку на плечо и пристально взглянул в небольшие серые глаза Радована.

- Мир с тобой, Радован! Я - Нумида! Ты не ошибся!

Радован вскочил с места и раскрыл объятья, собираясь радостным воплем приветствовать Нумиду. Но тот, приложив ладонь к его губам, поднял палец и сурово произнес:

- Тайны умрут здесь! Они не выйдут из шатра!

Радован понял, что Нумиду сопровождают люди, которым не следует знать, откуда и куда направляется их хозяин. В безмолвной радости размахивал он руками, прижимал их к груди, потом принялся целовать руку Нумиды; он хохотал, зажимая себе рот ладонью, и в конце концов пустился выделывать ногами коленца, как подгулявший пастух.

Успокоившись, старик придвинулся к Нумиде вплотную и таинственным тоном спросил:

- А есть ли у тебя вино Эпафродита?

- Есть, дядюшка! Ты напьешься так, что луна с неба среди ночи исчезнет, а звезды загорятся ясным днем.

- Ах, Эпафродит, если б ты знал, как любит тебя Радован!

Нумида улыбнулся и, подмигнув, вышел из шатра. Он приказал страже нести караул влево и вправо от дороги, а остальным воинам лечь спать. Потом подошел к высокой повозке, накрытой холстом, и шепотом спросил о чем-то раба, сидевшего возле нее. Тот молча кивнул головой, тогда Нумида отдал ему какой-то приказ. Повару он велел принести вина в шатер и приготовить ужин для гостя.

Затем Нумида возвратился к Радовану, и вслед за ним повар поставил на пестрый ковер посреди шатра кувшин и долго пил, зажмурив глаза, словно вкушал единственную и самую большую радость жизни.

- Как бывало в Константинополе, - наконец сказал, глубоко вздыхая и не выпуская из рук глиняный кувшин. - Клянусь всеми богами, твоими и моими, под солнцем нет человека, который любил бы тебя больше, чем я!

Он снова приложился к кувшину и, поглощая сладкое лесбосское вино, всем своим видом выражал бесконечное наслаждение и безмерное уважение к обладателю такого напитка.

- Как бывало в Константинополе, и в то же время это вино в десять раз лучше того. Я тосковал по нему с тех самых пор, как расстался с Эпафродитом!

Нумида опустился на мягкую шкуру персидского архара, - радость старика доставляла ему удовольствие.

- Объясни мне, Радован, почему ты превратился в гунна?

Старик по привычке растопырил пальцы, чтоб огладить свою несуществующую теперь бороду.

- Почему я превратился в гунна? Это великая хитрость! Столь великая и значительная, что потомки наши и в десятом колене будут слагать о ней песни. А пока не спрашивай больше. Если б я рассказал тебе все, меня сокрушила бы такая печаль и охватил такой гнев, что их не залило бы все вино Эпафродита. Завтра все узнаешь. И так изумишься, что не сможешь заснуть три ночи подряд. Запомни, целых три ночи! А пока лучше ты поведай мне об Ирине и Эпафродите!