Я кивнул.

Упершись ногой в скалу, я ухватился за первый зацеп, напружинился и уперся в скалу второй ногой.

Первые десять метров прошли неплохо. Двигался я легко — сброшенные килограммы и восстановленные мышцы давали о себе знать. И настрой тоже был хороший. За последний год я несколько раз срывался с трасс, где крючья были вбиты далеко друг от дружки, и когда, пролетев восемь-десять метров, я повисал в воздухе, то чувствовал не облегчение, а лишь легкое разочарование оттого, что не смог пройти трассу, не повиснув. Однако здесь крючьев имелось достаточно, а значит, в случае падения лететь недолго. Я цеплял оттяжки на крючья, пропускал сквозь них веревку и спустя некоторое время засомневался, что мне вообще хватит оттяжек.

Я услышал крик чайки, и одновременно тонкий известняковый зубец, за который я держался, треснул и сломался. Я сорвался вниз. Падение длилось всего миг, так что я совсем недолго пробыл в состоянии, которое ошибочно называют невесомостью. Веревка натянулась, и обвязка с силой вдавилась в ноги и поясницу. Короткое, резкое падение. Я посмотрел вниз, на Джулиана. Из пристегнутого к обвязке ограничителя тянулась веревка.

— Простите! — крикнул он. — Вы очень быстро слетели, я не успел помягче сделать.

— Все хорошо! — прокричал я в ответ, а так как от меня до скалы было далеко, я ухватился за веревку и полез наверх.

Хотя карабкался я всего три метра, да и Джулиан служил мне противовесом, альпинистская веревка была такая гладкая и тонкая, что до крючка, откуда свисала веревка, я добрался порядком усталый. Я посмотрел себе на руки, на содранную на ладонях кожу.

Немного отдохнув, я полез дальше. На «ключе», самом сложном месте маршрута, мне понадобилась оттяжка, но в остальном все шло гладко, двигался я не раздумывая, а ноги и руки самостоятельно решали подсунутые им скалой уравнения с одним и двумя неизвестными. И когда через пятнадцать метров я добрался до вершины и закрепил веревку, меня накрыла тихая, но пронзительная радость. Да, один раз пришлось повиснуть, и тем не менее это было настоящее волшебство. Я обернулся и посмотрел на окружающий пейзаж. По словам Гиоргоса, в ясную погоду с Калимноса видно турецкий берег, однако сегодня я видел лишь море, себя самого и трассу. И веревку, тянувшуюся вниз, к человеку, которого я спас и который готовился спасти меня.

— Готово! — крикнул я. — Спускай!

В ленивом, спертом вечернем воздухе я принялся спускаться вниз. Свет потихоньку тускнел, а значит, после того как Джулиан пройдет трассу, нам надо будет возвращаться, иначе придется ковылять по каменистой тропинке в темноте. Я успел подумать, что Джулиан, наверное, и пытаться не станет, как вдруг на желтой веревке мелькнула темная отметка, хотя спустился я всего на несколько метров.

Середина веревки.

— Веревка короткая! — закричал я.

Ветра не было, но, возможно, из-за прибоя или орущих чаек Джулиан меня не услышал. А может, просто отвлекся. По крайней мере, веревку он отпускать не прекратил.

— Джулиан!

Теперь он отпускал веревку еще быстрее.

Я посмотрел вниз, на море, на тропинку, где, словно танцующая под дудочку кобра, приплясывала веревка. И сейчас я отчетливо разглядел, что узла на конце веревки нет.