Иначе было с Маделен. С первого раза, как он потянулся к ней, в ней проявилась томная, спрятанная за расслабленностью угроза. Из-под полуопущенных век ока следила за тем, как он стремится приблизиться к ней, и когда она наконец решила ответить ему, ответ её не оставлял сомнений. Против этих неожиданно возникающих и затем бесследно исчезающих мгновений женской страсти у Адама не было антител. Маделен влилась в его вены словно мгновенное заражение крови. После первого вместе проведённого дня он стал больным человеком. Когда она в первый раз отказала ему, болезнь его стала неизлечимой.

Теперь, на площадке лестницы, лицо его на короткое мгновение осветилось ненавистью того рода, которая заставляет совершать убийства. Но сна так и не нашла своего проявления. Чувство это вспыхнуло на какую-то долю секунды, а потом погасло, и вся его фигура застыла, словно стараясь заключить создавшееся положение в эту отвердевшую оболочку.

Тогда её впервые поразила мысль о том, что она для своего мужа — непосильная задача. Чтобы уцелеть после приступов желания вроде тех, что овладевали Адамом, надо было уметь мириться с отказом. Потому что на каждый раз, когда она говорила ему «да», приходилось три раза, когда она поворачивалась к нему спиной, и теперь она поняла, что он не может этого выносить и никогда не мог. Он был победитель, прирождённый победитель, который в ней нашёл самое большое поражение своей жизни, поражение, которое к тому же нельзя пережить раз и навсегда, но которое приходилось терпеть, как циклически повторяющееся уничтожение. Мгновение Адам стоял на месте. Потом он медленно, неловко повернулся и пошёл в свою комнату.

Захлопнув за собой дверь, он подошёл к окну, открыл его и совершил, как он имел обыкновение в таких случаях, первое из ряда убийств.

С первого дня, как только он увидел Маделен, он был одурманен, контужен ревностью. Адам был убеждён в том, что она опасна не только для него, но что она представляет собой угрозу всему человечеству, что каждый мужчина готов пожертвовать своей жизнью, чтобы проникнуть в неё. В соответствии с этим убеждением он сделал себя не только её мужем, но и её телохранителем и евнухом, и если бы он мог заглянуть в её душу, то стал бы для неё и полицией мыслей.

Теперь, стоя у окна, он представлял себе, что его внимание подвело его, что ей удалось завести любовника и что она тайком провела его в свою комнату. Он медленно распалял свою фантазию, представляя себе, как падает на пол одежда и начинается соитие, и в этот момент вступал он сам, с двуствольным отцовским «Пурди», и разряжал оба ствола, триста пятьдесят дробинок с расстояния трёх метров, а затем долго предавался отчаянию над тем, что осталось от Маделен.

Это первое убийство его немного успокоило, и он совершил ещё одно, и ещё, и с каждым разом ему становилось всё легче. В нормальном трезвом состоянии он с некоторой гордостью сказал бы, что вообще-то лишён фантазии, но в те полчаса, что он простоял у окна, словно одинокий палач, его фантазии обладали художественной достоверностью, из-за которой их было трудно отличить от действительности. Поэтому, когда он увидел, как Маделен парит над лужайкой, легконогая, словно эльф, он поначалу решил, что наблюдает свою собственную внутреннюю постановку. И только когда она открыла маленькую калитку в стене и впустила человека, Адам почувствовал, что эта его фантазия не оказывает успокаивающего эффекта, как предыдущие.