Сначала она оцепенела перед этой новой непонятной загадкой. По внешнему периметру Момбаса-Мэнор охранялся той же компанией, что и остальные дома на улице. Но двери в доме обычно не закрывались. Потом она улыбнулась. Как и все предусмотрительные руководители экспедиций, она во время своих одиноких странствий оставляла кое-где запасы.
Большой резервуар с пресной водой выходил через стену в лоток, в нём стоял целый ряд стеклянных сосудов с пробами воды. Маделен закрыла глаза, поводила руками среди водяных растений и золотых рыбок и достала пробирку, по внешнему виду похожую на остальные. Она отвинтила крышку, осторожно отхлебнула и выдохнула. В этой жидкости не могли расти головастики. Это был кристально чистый 55-процентный этиловый спирт.
Она присела на стенку каменного бассейна. Облака над ней расступились, и показался Млечный Путь. Вода в бассейне журчала, словно в фонтанах и каналах в Копенгагене. Она подняла свой сосуд, словно приветствуя саму себя. Ей было так хорошо, это был настоящий уютный датский вечер — прекрасное завершение прекрасного дня.
Она подумала об обезьяне. О том, как ей, должно быть, сейчас одиноко, без маленьких вспомогательных средств, которыми можно скрасить одиночество. Кто-нибудь когда-нибудь слышал о том, чтобы животные пили? Нет. С другой стороны, никто никогда не слышал о неправильной зубной дуге Эразма. Да и, наверное, никогда не поздно научиться пить. Раз шимпанзе можно научить языку знаков.
Маделен забралась в резервуар. На коленях, высоко подняв свою пробирку, чтобы не разбавить находящуюся в нём жидкость, она вползла в мастерскую. Потом вошла в оранжерею и зажгла свет. Окна были закрыты чёрными светомаскирующими занавесями. Клетка была такой, как она её запомнила. Но обезьяна исчезла.
Она некоторое время постояла у стеклянной стены, пока окончательно не убедилась в этом. Потом открыла дверь и вошла.
Только в то самое мгновение, когда мы понимаем, чего мы лишились, когда потеря кровоточит, а сознание ещё не начало коагулировать, значение потерянного предстаёт перед нами со всей ясностью. Проходя через пустую клетку, Маделен поняла, что ей будет не хватать обезьяны.
У неё самой никогда не было домашних животных. Без всякой зависти, без всякого желания получить что-нибудь похожее, она смотрела на шетландских пони своих подруг, охотничьих собак и хомячков, и с самого начала ей было ясно, что лошадь между ног, щенок у груди и морская свинка в кровати были заменителем чего-то другого. Молча, не чувствуя ничего другого кроме сострадания, она снова и снова становилась свидетелем краха эмоциональных иллюзий, когда животные вырастали из щенячьей ребячливости, становились больше и настойчиво проявляли сексуальные потребности, и их изгоняли из девичьей спальни во двор, где у них, как логическое следствие одиночества, развивалась животная психопатическая свирепость, которая приводила в конце концов к тому, что они кусали почтальона, обходясь семейству в пятьдесят тысяч крон в качестве возмещения ущерба плюс семьсот крон за усыпление.