Горбатый Бизон произносит два-три слова на языке, неизвестном Рут. Хвост Оленя отпускает шерифа, толкает обратно к перилам. Не обращая внимания на Дрекстона, спрятавшего голову между колен, вождь спускается с веранды, ждет, пока его догонит шаман. Задрав голову, Горбатый Бизон смотрит на балкон, вероятно, рассчитывая найти там мэра, отдавшего приказ об аресте. Вместо мэра он находит мисс Шиммер – длинный пыльник, шляпа, две кобуры – и на лице вождя, на этой деревянной маске, лишенной всяческого выражения, появляется что-то, похожее на человеческое чувство.

Удивление?

Когда индейцы уходят к лошадям, их никто не останавливает.

Тахтон кричал.

Господи, как же он кричал!

Ослепительно-белая молния ударила из ствола армейского «Фронтира» прямо ему в грудь. Казалось, это не грудь, а гонг, огромный барабан с туго натянутой кожей – такой вопль исторгся наружу: бесконечный, рвущий душу в клочья. Он длился и длился, пока тахтон разбухал пузырем…

Нет, сэр. Целой гроздью пузырей.

Ужасные виноградины лопались одна за другой, высвобождая пряди грязно-белого тумана. Пряди змеились, всасывались в землю, в дверь и стены мэрии, в перевернутую тележку зеленщика. Одна было поползла к Джошу, но на полпути опала без сил и расточилась.

Прошла вечность, пока крик смолк. Каша, бурлящая на том месте, где еще недавно стоял тахтон, выкипела, подернулась грязной коркой, осела сама в себя. Не осталось ничего, сэр. Правду вам говорю, совсем ничего.

Вот теперь – всё. Действительно всё.

Джош стоит над мертвым собой. Странное дело, думает он. Улыбаюсь, надо же! С чего бы это? Чему тут радоваться, а?

Подходит преподобный, сует шансер в кобуру. Он хочет положить руку Джошу на плечо, но в последний момент сдерживает порыв. И правильно, все равно не получится. С балкона на них смотрит мисс Шиммер. Или она смотрит только на пастора?

Джош не уверен, что Рут его видит.

Жаль, хотелось попрощаться. Ничего, переживем как-нибудь – тут и переживать-то осталось маловато, сэр. Исповедаться, что ли, как мистер Пирс? Нет, поздно. Над головой черное небо и белые звезды. С чего бы это они такие белые? Это не звезды, это рожки люстры. Джош помнит люстру, сжился с ней, сроднился, только сейчас ему не страшно.

Это его люстра. Пусть падает.

Люстра пусть падает, а Элмер-Крик пусть стоит.

– Помолитесь за меня, преподобный.

Пастор кивает.

Падучим созвездием люстра срывается с небес. Рушится на голову, накрывает, окружает со всех сторон, затмевая сиянием все остальное.

– Прощайте, мистер Редман, – долетает издалека.

Джош смеется. Успели, мы все-таки успели попрощаться.

– Джош, мэм. Просто Джош, ладно?

Вряд ли она его слышит.