На следующий день после смерти Кэти Лорено летом 1994 года Шелли, словно зверь в клетке, бродила по дому на Монахон-Лэндинг, пытаясь придумать, как выбраться из ловушки, в которую загнала себя и всю семью. Она плакала. Изрыгала проклятия. Но была полна решимости. И даже произнесла клятву:

– Разрушить нашу семью я не позволю.

Дэйв, сделавший за жену всю грязную работу, говорил, что все будет хорошо.

– Никто нас не тронет. Обещаю.

Но Шелли не была в этом так уверена. Ее беспокоили старшие дети. Никки и Шейн сильно сблизились. Сейчас они работали во дворе и что-то обсуждали. Шелли сказала мужу, что знает, о чем они говорят, и ей это не нравится.

– Они выдадут нас, – сказала она.

Дэйв возразил:

– Нет, не выдадут. Никки – родная кровь. И Шейн тоже.

– Шейн нам не родной, – ответила Шелли. – Он все расскажет. Разрушит нашу семью.

– Он этого не сделает, – повторил Дэйв. Хотя и сам понимал, что из всех них Шейн, действительно, самое слабое звено.

Шелли продолжала атаки на мужа. Словно заевшая пластинка, повторяла и повторяла одно и то же. Звонила ему на работу. Возобновляла свои разговоры, стоило ему переступить порог. Надвигается катастрофа, и причиной ее будет мальчик, живущий у них в доме. Он выдаст их.

– Нам надо от него избавиться, – заявила она.

Дэйву не пришлось чесать в затылке или переспрашивать, чтобы понять, что она имеет в виду. Он и так это знал. Единственным решением, обеспечивающим семье безопасность, было убийство, но Дэйву эта идея совсем не нравилась. Шейн был ему как сын.

– Я не уверен, – ответил он.

Шелли ненавидела нерешительность и слабость.

– Придется. Ты сам придумаешь как. Это необходимо сделать.

Шейн, как оказалось, правда собирался сделать нечто, способное разрушить семью Нотек. Он сообщил Никки, своему доверенному лицу, что хочет ей кое-что показать.

– Но это надо держать в секрете.

Он говорил очень серьезно, тихим сдержанным голосом. Велел Никки потихоньку зайти в сарай. Там кузен, которого она привыкла считать братом, показал ей три фотографии, которые хранил в набивке своего плюшевого медведя.

Это были полароидные снимки Кэти: голой, в черных кровоподтеках, скорчившейся на полу.

– Они убили Кэти, – заявил он, раскладывая перед ней фото. – Ты это знаешь. И я знаю. Мы должны заявить в полицию. Твоя мать психопатка, и отец тоже не в себе.

– Откуда они у тебя? – спросила Никки.

– Стащил у твоей мамы.

Никки не могла оторвать глаз от снимков. И не знала, что отвечать.

– Я отдам их полицейским, – продолжал Шейн. – Ты со мной?

Никки, хоть и перепугалась, ответила:

– Хорошо. Давай.

Они принялись рассуждать о том, когда это лучше сделать: надо было придумать, что они предпримут после того, как полиция арестует Шелли и Дэйва. Никки сказала Шейну, что она с ним. Она хочет, чтобы мать посадили в тюрьму. Хочет, чтобы та заплатила за все, что творила с ними – особенно с Кэти.

Окровавленный снег. Удары по голове. Душ с потоками крови. Отвратительная вонь той жижи, которую мать заставляла Кэти пить.

– Я ненавижу мою маму, – сказала она Шейну.

– И я, – кивнул он.