Шелли осыпала Рона оскорблениями и ругательствами.

– Говнюк! Грязный ублюдок! Не заставляй меня самой тебя бить! Давай, проси прощения!

Рон не плакал, но явно был очень напуган.

– Прости меня, Шелли, дорогуша! – говорил он.

– После всего, что я для тебя сделала, ты только и можешь, что извиняться! Меня тошнит от тебя, Рон! Да, тошнит. Всех тошнит от тебя. Твоя мать была права, когда велела тебе убираться. А я, идиотка, еще тебя приютила! Проклятый неблагодарный гаденыш!

Тори слышала, что мать продолжает его обзывать, но Рон в ответ бормотал лишь: «Мне очень жаль, Шелли, дорогая».

Его лицо покраснело, из глаз текли слезы. Но по какой-то причине Рон продолжал исполнять ее приказы. Он был словно под гипнозом. Так продолжалось по крайней мере минут пять. Возможно, дольше. Тори, как раньше ее старшие сестры, чувствовала, что время как будто останавливается, когда ее мать терзает своих жертв.

Тори нырнула обратно в постель, натянула повыше одеяло и закрыла голову подушкой. Она делала так уже сотни раз, пытаясь отгородиться от происходящего. То, что творила ее мать, было ужасно. Жестоко.

В следующий раз, услышав крики и звуки пощечин, Тори набралась смелости заговорить с Шелли.

– Почему ты заставляешь Рона делать это, мама?

Шелли с утомленным видом испустила глубокий вздох. Можно было подумать, что это вопрос дочери, а не ее собственное поведение, кажется ей странным.

– Ты что, не понимаешь, что он плохо себя ведет? – спросила она. – Он это заслужил.

Тори была не согласна. Даже если и так, Рон вел себя не настолько плохо. К тому же многие требования Шелли были просто невыполнимы.

Я хочу, чтобы к утру весь сад был прополот!

Не смей пользоваться туалетом в доме!

Как ты смеешь гадить на улице?

Тори предприняла еще одну попытку. В своей наивности она решила воззвать к человечности Шелли:

– Но ему же больно!

Шелли прожгла ее взглядом.

– Иди наверх и сиди там. Это тебя не касается.

Тори поднялась к себе в спальню. Она понимала, что кто-то должен вступиться за Рона, но знала, что если продолжит раздражать мать, тому придется еще хуже. Шелли понятия не имела, что такое человечность. Бессмысленно пытаться ее в ней разбудить. О чем я только думала?

Рон продолжал совершать ошибки и «плохо себя вести». По крайней мере, по мнению Шелли. Он находился в ловушке и не имел никакой возможности избежать ее гнева. Тори стала свидетельницей еще одной их стычки, касавшейся естественных отправлений.

– Это что такое, Рон? – спросила его Шелли в тот раз. В руке она держала кружку с мочой.

Рон поглядел в кружку и опустил глаза.

– Мне надо было в туалет, но я не хотел тебя будить.

Он нарушил правило! Это именно то, что нужно.

– Ты мне отвратителен, Рон, – воскликнула Шелли. – Я не могу допустить, чтобы подобное творилось в моем доме. Это мой дом, Рон! От твоих дурных привычек меня тошнит!

– Прости меня, Шелли, дорогуша.

Она протянула ему кружку.

– Пей!

Рон даже не заколебался. Он поднес кружку ко рту и выпил все до капли.

Пару недель спустя Тори увидела, как Рон выливает мочу из кружки в окно. Их взгляды встретились.