«Да», – немедленно заявил внутренний голос Константина.

– Нет, – проворчал он вслух. – Погнали. Я с тобой.

В то самое мгновение, когда были произнесены эти слова, страх неожиданно испарился, а на смену ему пришла злая, отчаянная, непрошибаемая решимость.

Так Константин ступил на скользкую дорожку, сойти с которой не надеялся никогда.

Набрав полную грудь воздуха, Рогач приблизился к двери и заорал:

– Эй, на вахте! Тут баклан окочурился. Забирайте, пока не завонялся.

Памятуя уговор, Константин немедленно улегся на пол лицом вниз. Подобно сообщнику, он был полностью одет, несмотря на нестерпимую жару в камере. Это могло вызвать подозрение вертухаев, но Рогач сказал, что, судя по голосам, они что-то отмечали и успели изрядно залить глаза. Как бы то ни было, а обратного пути нет.

– Вы что, оглохли? – надрывался Рогач. – Уберите этого жмура!

«Раз, – считал про себя Константин. – Два…»

Время словно застыло.

Наконец на зов Рогача явился прапорщик, отрастивший зачем-то лермонтовские усики, хотя, ясное дело, стихов он не сочинял и не любил. Вопреки уставу караульной службы, в камеру он сунулся без сопровождающего, оружие на изготовку не взял, Рогачу отойти к дальней стене не приказал. Никудышный оказался прапорщик, несмотря на бравый вид. Да и взгляд у него был мутный, как та самогонка, которой он угостился на боевом посту. Стоило ему наклониться над Константином, как тот схватил прапорщика за ворот и притянул к себе.

– Ну, ты, – опешил тот, не в состоянии распрямиться.

Тут Рогач ухнул, оттолкнулся от пола обеими ногами, высоко подпрыгнул и приземлился на хребет прапорщика. Стоя на согнутой спине, он ударил парнишку каблуком в основание черепа, после чего проворно спрыгнул, предоставив действовать сообщнику.

Продолжая удерживать прапорщика, Константин резко дернул его на себя и приподнялся, выставив голову. Врезавшись носом в его лоб, прапорщик даже не пикнул, потому что успел потерять сознание. Константин швырнул его через себя, как тряпичную куклу. Все так же безропотно прапорщик пролетел полтора метра по воздуху и остался лежать на полу, не обращая внимания на то, что его усики постепенно намокали от крови.

Тем временем Рогач метнулся к открытой двери и прислушался. В конце коридора играла музыка, задорные женские голоса пели: «Попросила я молодца, ца-ца-ца, не ходи ко мне без конца, ца-ца-ца».

– Пушку бери, – поторопил Константина Рогач. – И обойму не забудь.

Сам он закрыл дверь, приблизился к окну, выставил решетку и осторожно опустил ее вниз.

– «Попка» на вышке придремал в холодке, – доложил Рогач шепотом. – Ствол за пояс и за мной. Рубахой руки не забудь обмотать. И не дрейфь, фраерок, прорвемся.

С этими словами он разодрал свою майку надвое, наскоро перебинтовал ладони кусками материи, подтянулся и исчез в незастекленном оконном проеме.

Высунувшись наружу, Константин увидел зеленый дощатый забор с пущенной поверху колючей проволокой. Рогач, прыгнувший со второго этажа прямо на нее, копошился там, издавая приглушенное кряхтение. Но ни одного стона Константин от него не услышал и решил, что вытерпит боль тоже. По счастью, охранники не додумались навесить на колючку пустые консервные банки, как это делали фашисты в концлагерях. Иначе шум давно разбудил бы часового, нахохлившегося под навесом вышки.