– Ни к чему она мне, – бросил он.

– Это очень разумно с вашей стороны, – любезно проговорил Флитвуд.

– Только вы должны дать мне обещание.

– Мисс Стэнли, подойдите сюда, пожалуйста, – сказал Флитвуд. – Вы будете в полной безопасности.

Будет ли? Бог весть. Девушка поднялась на ноги, подошла к полицейскому и ухватилась обеими руками за его рукав. Однако он еще раз проговорил:

– Вы теперь в полной безопасности.

Человек с пистолетом, не сводя глаз с цели, хрипло повторил:

– Вы должны дать мне обещание.

– Какое же?

Флитвуд смотрел мимо преступника и, когда ветер поднял шторы почти до потолка, заметил появившиеся в окне голову и плечи детектива-констебля Ирвинга. Из-за этого в комнате стало значительно темнее, но человек с пистолетом словно бы не заметил этого, и продолжил:

– Обещайте, что я смогу выйти отсюда через ванную, и дайте мне пять минут. Только и всего – пять минут.

Ирвинг собирался переступить через оконную раму. Флитвуду пришло на ум, что теперь уж все кончено, им удалось одолеть преступника, и теперь он будет тихим, как ягненок. Крепко обняв девушку только потому, что она была юной, испуганной, мягко подтолкнул ее к Бриджесу, повернувшись спиной к человеку с пистолетом и услышав его дрожащий голос:

– Пистолет настоящий, я предупреждал вас, я сказал вам.

– Отведи ее вниз.

Над перилами, на стене, примыкающей к лестнице, находилась репродукция картины Дюрера «Руки молящегося». Ее на миг загородил Бриджес, подойдя, чтобы взять девушку и отвести ее вниз. Это была одна из этих вечных минут, бесконечная и вместе с тем быстрая, словно вспышка молнии. Флитвуд увидел руки молящегося за него, за всех них, когда полицейский, заслонявший их, шагнул вниз по лестнице. За спиной сержанта кто-то тяжелый спрыгнул на пол, хлопнула оконная рама; он услышал, как преступник вскрикнул, и что-то ударило Флитвуда в спину. Произошло все очень медленно и очень быстро. Хлопок донесся словно откуда-то издалека, будто автомобильный выхлоп с автострады. Боль ощущалась только от удара в основание позвоночника.

Падая ничком, он увидел, как неплотно сжатые руки молящегося, руки на гравюре, взлетели вверх, выше его поля зрения. Флитвуд сползал вдоль балясин, хватаясь за них, словно ребенок за прутья кроватки. Он был в полном сознании, и, как ни странно, боли от удара в спину больше не было, чувствовалась только громадная усталость.

Голос, некогда мягкий и тихий, пронзительно закричал:

– Он на это напросился, я говорил ему, я предупреждал его, он не хотел мне верить! Почему он не хотел верить? Он заставил меня это сделать!

Заставил сделать – что? По крайней мере, ничего особенного, подумал Флитвуд и, держась за балясины, попробовал подтянуться. Но сейчас ему казалось, что его тело отяжелело, стало неповоротливым и чужим, прижатым, прибитым или приклеенным к полу. Растекавшаяся по ковру красная жидкость удивила Флитвуда, и он спросил, обращаясь к окружившим его людям:

– Чья это кровь?

Всю жизнь, сколько Виктор себя помнил, у него была фобия. Преподаватель в колледже, которому он сдуру упомянул о ней, назвал ее хелонофобией