– Сводный брат! – сказал Колганов, глядя ей прямо в глаза.

– Как это «сводный брат»? – не поняла приемщица.

– Ну так, у нас матери разные. Держи передачу, Зоя.

Приемщица, поколебавшись, приняла передачу, открыла пакеты и стала ножом разрезать финскую колбасу, болгарские помидоры.

– Помидоры-то зачем? – удивился Колганов. – Как я могу в помидор подложить что-то?

– А ты не знаешь! – сказала приемщица. – Некоторые туда спиртягу шприцем вводят, насобачились…

Выйдя с Галиной Брежневой из Бутырки на Лесную улицу, Колганов показал ей на милицейскую машину, попросил:

– С вами хочет поговорить один человек. Давайте подъедем…

На рабочей окраине Москвы, на улице Гагарина, никто не отвечал на звонки в квартиру, где была прописана Тамара Бакши. Подозревая, что за дверьми его может ждать труп этой Тамары, Светлов вызвал ее соседей и приказал своему шоферу – старшине милиции – вышибить дверь. Но никакого трупа в квартире не было, а трехкомнатная квартира выглядела запущенной: пыль лежала на мебели, цветы на подоконнике засохли, из открытого и выключенного холодильника дурно пахло гнилой капустой.

– Дак она вообще тут не бывает пошти, – сказала Светлову старушка-соседка. – Отец на границе служит, полковник, и мать с ним, а эта прохиндейка домой, может, раз в месяц заглянет…

– А где она работает?

Старушка усмехнулась:

– А где шалавы работают? Где спят – там работают…

Троллейбус довез Вету Петровну Мигун до площади Пушкина. Она вышла и, семеня и боясь оскользнуться на заснеженном тротуаре улицы Горького, пошла вниз – мимо витрин кондитерского магазина и рыбного магазина «Океан». В витринах кондитерского рдели муляжные торты, а за стеклами витрин «Океана» струи воды омывали огромную и тоже муляжную севрюгу. Но ни настоящих московских тортов, ни тем более севрюги в магазинах не было, а торговали только печеньем и рыбными консервами, и потому очередей возле магазинов не было. Но из магазина в магазин по трафаретному кольцу сновали озабоченные домохозяйки с кошелками и авоськами в руках. У них были зоркие рыщущие глаза и тренированный слух – по малейшим приметам в поведении магазинных грузчиков и продавщиц они вычисляли, что завезли в рыбный и, значит, вот-вот «выбросят» на прилавок какую-нибудь свежую рыбу, или – что в Елисеевском будут «давать» сосиски и кур. Улица Горького – парадная вывеска Москвы – снабжалась куда лучше окраин, и при опыте ежедневной охоты за продуктами здесь можно «достать» даже мандарины.

Но Вету Петровну Мигун не тронула даже подозрительная суета возле магазина «Хрусталь», она свернула за угол, в Большой Гнездиковский переулок.

Здесь, в двухстах метрах от шумной улицы Горького, за резной металлической оградой стоял тихий трехэтажный особняк – Государственный комитет по делам кинематографии, которому подчинены все двадцать три киностудии страны. Вета Петровна вошла в проходную и тут же наткнулась на высокого однорукого вахтера, который сказал сухо, но вежливо:

– Вы к кому?

– Я к министру, хочу на прием записаться…

– Позвоните, – кивнул вахтер на висевший на стене внутренний телефон.