— Вова, Вова… — прошептала Катя, прижимаясь лицом к холодному стеклу.

А Марго Ивановна одна на пустынной площади напрасно пыталась выехать из глубокого сугроба, где застряла её машина.

— Проклятье! Бензин кончился!.. — в отчаянии прошептала Марго.

В машину начал пробираться холод. Окна заросли снежными цветами и листьями.

— Что же мне теперь делать? Всё пропало! — обречённо простонала Марго. — Такой шикарный бизнес лопнул. Заказчики мне этого не простят. Мне теперь с ними не рассчитаться. И квартиру продам, и машину — всё равно не хватит… Бежать надо! Только куда? Или в Америку, или к тётке в деревню, в её лачужку. Там у неё коза. Заставит меня теперь козу доить пожизненно… Может, хоть там заказчики меня не найдут? Где же эти мерзавцы Гвоздь и Бочка? Как они меня подвели!..

Тем временем Гвоздь и Бочка, огорчённые и растерянные, стояли в переулке, освещённые тусклым светом вечернего фонаря. Дворник ушёл, не спеша разметая перед собой остатки снега. Похоже, он не очень-то поверил, что вместе с сугробами увезли в поле какого-то малыша.

Другое дело Гвоздь и Бочка! Они то знали, что Марго сунула в снег младенца Вову.

— Эх, выпить бы с горя! — вздохнул Бочка.

— Так у нас ни гроша нету, — уныло откликнулся Гвоздь. — От мадам Марго нам теперь ничего не перепадёт.

И вдруг им на глаза попался жёлтый чемоданчик, весь засыпанный снегом.

Гвоздь от нечего делать поднял чемоданчик, стряхнул с него снег. Щёлкнули замки, крышка откинулась, и Гвоздь к своей радости обнаружил в чемоданчике две бутылки. С удивлением он прочёл надпись на яркой этикетке: «Антивор».

— Смотри, смотри, Бочка! Похоже, какая-то водка! Точно, водка. Только название чудное: «Антивор». Наверное, импорт!

Гвоздь зубами вытащил пробку, сделал несколько глотков и вдруг замер, словно окаменев.

— Слушай, друг, — медленно, не своим голосом проговорил Гвоздь. — Вот что мне сейчас в голову пришло: а ведь воровать — это, того… Нехорошо как-то!

Гвоздь вдруг заплакал, размазывая по лицу грязные слезы.

— Ты что, спятил? — Бочка резко вырвал у него из рук бутылку.

— Нет, теперь я точно знаю: это плохо, плохо… — продолжал твердить сквозь слёзы Гвоздь. — И зачем я только воровал?…

— Да помолчи, дурень, что ты несёшь?

Бочка сделал несколько больших глотков из бутылки. Этого было достаточно. Он уставился на своего дружка, словно увидел его в первый раз.

— А может, ты прав? Как это мне раньше в голову не приходило? — Даже голос у Бочки изменился. — И правда! Слово даю, никогда больше не буду воровать…

Не в силах сдержать слёз раскаяния, Гвоздь и Бочка обнялись.

— И зачем мы только ребёночка украли? — всхлипнул Гвоздь. — Сам маленький, а пальтишко большое, не по росту, и собачка на шапочке. И ведь, бедняжка, никому ничего плохого не делал, а мы его…

— Как я теперь своей маме-старушке в глаза посмотрю? — уже в голос зарыдал Бочка. — Она, голубка, в жизни даже сухарика не украла, не то что ребёночка!..

Гвоздь и Бочка стояли, крепко обнявшись, не обращая внимания на то, что происходит вокруг.

А между тем за ними из-за угла неусыпно наблюдал рыжий Гришка. По-прежнему жёлтый чемоданчик, как и утром, притягивал его.