Читая протоколы допросов Абакумова, Сталин не искал там сенсационных разоблачений. Ему было интересно — как поведет себя человек, из охотника превратившийся в добычу? То обстоятельство, что Абакумов проявлял незаурядное мужество под пытками, было Сталину, в сущности, безразлично. Во всяком случае, на будущее арестованного № 15 это повлиять не могло. Люди, знавшие столько, сколько Абакумов, долго на земле не живут и своей смертью не умирают. Так было, так есть и так будет. И даже ему, товарищу Сталину, не под силу изменить сей непреложный закон!
У специалистов–политологов бытует мнение, будто Сталин в конце жизни отошел от дел и передоверил руководство страной своим приближенным. В какой–то мере это верно — он устранился от текущих вопросов, не вникал в хозяйственные проблемы и резко сузил круг лиц, допускавшихся к нему на прием. Однако все, непосредственно касавшееся государственной безопасности, в особенности заговоры против партии и государства, не ускользало от него и интересовало по–прежнему. В последний раз о деле Абакумова Сталину докладывали 20 февраля 1953 года — за неделю до кровоизлияния в мозг.
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД
Возглавив агрегированное Министерство внутренних дел СССР, Берия первым делом расставил на ключевых постах Кобулова, Цанаву, Гоглидзе и других. Не был забыт и генерал–лейтенант Лев Емельянович Влодзимирский, некогда ведавший Следственной частью по особо важным делам, а с 1946 года тихо, как бронепоезд на запасном пути, коптивший небо в качестве начальника управления кадров Министерства госконтроля, — в марте 1953 года его «расконсервировали» и вернули на старое место, дав ему в замы небезызвестного полковника Хвата.
У Влодзимирского и Хвата рюминские пароксизмы не вызывали ничего, кроме брезгливых усмешек. На дело Абакумова они смотрели так же, как их шеф в пенсне, о чем подробно рассказал на предварительном следствии по делу Берии полковник Коняхин, бывший заместитель начальника Следчасти по особо важным делам МГБ. Привожу выдержку из протокола его допроса 7 сентября 1953 года:
«11–12 марта 1953 года я был на докладе у министра и, когда дошла очередь до дела Абакумова, Берия, не расспрашивая о виновности Абакумова, иронически произнес: «Ну, что еще нашли у Абакумова, кроме его квартиры и барахольства?» Я ответил, что подтверждены факты обмана ЦК ВКП(б) и, помимо этого, Абакумов ничего не сделал по заявлению врача Тимашук в выяснении обстоятельств смерти товарища Жданова. Берия сразу же напустился на меня: «Как Абакумов ничего не сделал по заявлению Тимашук? А вы знаете, что Абакумов передал это заявление Сталину? Почему вы меня обманываете? Неужели вас учили в ЦК (т. е. на прежней работе) обманывать руководство?»
Я промолчал и, в частности, не сказал Берии о замечании товарища Сталина, которое им было сделано в моем присутствии 20 февраля 1953 года, а именно: „Это Берия нам подсунул Абакумова… Не люблю я Берию, он не умеет подбирать кадры, старается повсюду ставить своих людей…“» Несколько дней спустя Рюмин был арестован и отдан в руки Влодзимирского и Хвата, а ложно обвиненных им медиков и чекистов выпустили на свободу. Отведав тюремной баланды, а вслед за нею и карцера, Рюмин признался, что фальсифицировал дело Абакумова, который не был ни заговорщиком, ни соучастником какого–либо состоявшегося или намечавшегося теракта. Казалось бы, теперь надо было с извинениями освобождать Абакумова из–под стражи — такой слух мгновенно распространился по коридорам Лубянки. Однако это не входило в планы Берии и его ближайшего окружения: чтобы упрочить свою репутацию пламенных борцов за правое дело, они затеяли кампанию по разоблачению бывшего руководства МГБ, санкционировавшего грубые нарушения социалистической законности в следственном аппарате, для чего Абакумову с Рюминым отводились роли козлов отпущения. Поэтому запрет на допросы Абакумова означал лишь скоротечный тайм–аут, необходимый для смены состава игроков в команде следствия и для вводного инструктажа.