— Иди к черту. Никогда. Никогда., — разгневанно выплевывает она каждое слово. — Ненавижу тебя всем сердцем.

— Я знаю, Эйнин. Если роль хозяйки и жены для тебя недостойна, то роль наложницы и шлюхи, видимо, будет привычнее, — резко бросаю я, и она смертельно бледнеет, распахивая ресницы, из уголков глаз стекают молчаливые слезы, оставляя соленые дорожки на впалых щеках.

— Я думала…

— Что ты думала, Эйнин? Что я прекрасный рыцарь, спасающий тебя от всех невзгод? Или что люблю тебя?

— Лучше заткнись!

— Так я люблю, Эйнин, но для тебя это плохая новость. Это значит, что я никогда тебя не оставлю, достану из-под земли, с того света, если придется. Найду, где бы ты ни была, куда бы ни спряталась. Я от всех тебя могу спасти, и от них тоже, — киваю в сторону окружающих нас солдат. — Но знаешь почему?

Она молчит, глотая слезы и отрицательно качая головой. Опуская запястья Эрики, сдергиваю зубами перчатку с руки и прикасаюсь кончиками пальцев к ее щеке.

— Потому что как от себя спасти, не знаю. Но я придумаю что-нибудь. Обязательно, Эйнин.

— Каттан, надо уходить. Нас засекли. В небе вертолёты ВВС Израиля, — докладывает взволнованный голос одного из старших агентов за моей спиной.

— Собирай группу. Уходим, — твердым голосом отдаю распоряжение, не отрываясь от Эйнин. Она сжимает губы, в последний момент разгадав выражение голода на моем лице.

— Не смей, — вырывается у нее, и я жадно запечатываю ее рот жестким поцелуем, до синяков сжимая точеные скулы, проталкиваю свой язык между жемчужных зубов, полностью порабощая сладкую крепость.

Она мычит и упирается, впивается зубками в безжалостного наглого захватчика. Я отвечаю ей тем же, и она кричит мне в губы, наша кровь смешивается, попадая в горло, обдавая металлическим соленым привкусом. Запускаю пальцы в ее волосы, с силой обхватывая затылок. Поцелуй, больше напоминающий укус, становится глубже, яростнее. Я разбиваю ее оборону снова, и она сдается с тихим потрясённым всхлипом. Вот так, детка, ты должна запомнить, кто владеет тобой. И этот факт не изменят никакие внешние обстоятельства и преграды. С хриплым стоном отрываю ее от себя, тяжело дыша и глядя в потемневшие мятежные глаза. Израильские пограничники близко. Пора, черт возьми. Пора!

— Не забывай меня, детка, — натянуто улыбаюсь я, слизывая каплю крови с нижней губы.

— Сэр, у нас нет разрешения на нахождение в этой зоне, — настойчиво говорит агент, пристально наблюдая за нами. — Что делать с американцами?

— Пусть уходят. У них ничего нет. Мы ликвидировали подданного своего государства. Это не их юрисдикция, — холодно отрезаю я, отпуская Эрику, и перевожу взгляд на Хассана.

И делаю это чертовски вовремя. Воспользовавшись суетой и быстрыми сборами из-за объявленной тревоги, Зейн умудряется вырубить одного из конвоиров и завладеть его оружием. И целится ревнивый сукин сын не в меня. Выхватив кольт, я стреляю первым, попав в грудь Хассана. Резко разворачиваю Эрику, закрывая своей спиной. Падая, гад успевает спустить курок. Перепуганная криками и стрельбой, Эйнин впивается пальцами в мою куртку, все еще пытаясь оттолкнуть. Автоматная очередь проходит по спине, бросая меня на нее, обжигающая боль задевает плечо и шею, выбивает зажатый в руке спутниковый телефон, разрывая его на осколки и оставляя сквозное ранение в ладони. Гребаное дерьмо. Еще одна автоматная очередь, выпущенная солдатами АРС, добивает Хасана. Я с удовлетворением слышу его предсмертный хрип. С первой встречи хотел пристрелить недоумка. Но Эйнин не смотрит на убитого Хассана. Только на меня. Вот так, малышка, есть обстоятельства выше твоей гордости.