— Взяли на себя? Несмотря на расстрельную статью?

— Выходит, так.

— Очень интересно. А дальше что?

— Мокроусова и Мешаева посадили. Орешкина и Прохорова расстреляли.

— И?

— Что и?

— Что потом сталось с Мокроусовым?

— Откуда я знаю. Вас же интересовали только результаты суда.

— Ну вообще-то да. Но и все дальнейшее тоже. Все-таки почти однополчане. На одной баррикаде дрались. По разные стороны. Хотелось бы о его судьбе подробнее узнать.

— Сейчас. Попробую запросить архивы. Только придется немного подождать.

— Я подожду.

— А зачем вам Мокроусов?

— Исключительно по ностальгическим мотивам, — сказал Сан Саныч.

Пока Сан Саныч ожидал, управление жило своей обычной жизнью. В режиме разворошенного случайным медведем муравейника. Кто-то кого-то вызывал, куда-то выезжали группы захвата в бронежилетах с короткоствольными автоматами через плечо, кто-то требовал по телефону подмогу ОМОНа, усиленного саперным подразделением и снайперами.

«Горячая служба у ребят. Как у чикагской полиции в период „сухого закона“, — вяло размышлял Сан Саныч. — Разве только тяжелых танков на вооружении нет». В его время так интенсивно оружием не бряцали. В лучшем случае вновь назначенному на должность оперативнику вручали списанный из армии «тэтэшник» или револьвер образца двенадцатого года и отправляли волку в пасть, не забыв напомнить, что по поводу каждого израсходованного патрона придется писать отдельный рапорт. Вот они и предпочитали не столько оружием — сколько головой. И навыками, преподанными во фронтовой разведке. И ничего, справлялись.

Сан Саныча вызвали к полковнику.

— В общем, так. По Мокроусову. Отсидел пять лет в колонии строгого режима п/я… Взысканий не имел. С производственными планами справлялся. Активно участвовал в общественной работе…

«Ну это все как раз ясно. Как божий день, — подумал про себя Сан Саныч, — с планами справлялся на сто два процента, потому что на него ишачили „мужики“. Взысканий не имел по причине того, что все беззакония творил чужими руками. Активную общественную работу приписало лагерное начальство в благодарность за поддержание на подведомственной им территории образцового порядка и на случай возможной амнистии. Типичная характеристика для отбывающего по тяжелой статье. А вот почему пять лет вместо объявленных двенадцати? Вот это совершенно непонятно».

— Почему пять лет?

— Комиссован по здоровью. В связи с обнаружением тяжелой, не поддающейся лечению болезни.

Странно. Вчера, на трибуне, он не производил впечатление больного, страдающего неизлечимым недугом. Скорее избытком здоровья и административной энергии.

— Что дальше?

— Все. Через год после освобождения он умер.

— Как умер?

— Так и умер. Согласно приложенному свидетельству о смерти. От той болезни, по поводу которой был комиссован.

Это было уже совсем интересно. Чтобы покойник, отдавший богу душу несколько лет назад, выступал с докладом на торжественном заседании в должности Главы администрации!.. Или это все Сан Санычу пригрезилось? Или он тоже намедни, сам того не заметив, помер и присутствовал на юбилейном слете почивших душ, которым еще и сухпай в конце выдали для поддержания несуществующего здоровья?