— Собрание было по поводу положения ветеранов.

— Тогда с положением ветеранов, — сказала совсем растерявшаяся буфетчица.

— Спасибо, — поблагодарил Сан Саныч. — От лица находящихся в положении ветеранов.

— Не задерживайте отоваривание, — вежливо попросили распорядители, наблюдающие очередь сбоку. — Проходите, если вы уже обслужились. И не забудьте расписаться в ведомости получения гумпомощи. Здесь. Здесь. Здесь. И здесь. И укажите домашний адрес…

— И группу крови?

— Что? Нет, группу крови не надо.

— Граждане ветераны, продвигайтесь живей, пожалуйста. Не загромождайте проходы к пунктам раздачи. Не затрудняйте свое обслуживание…

Сан Саныч вышел на улицу и заглянул в пакет. Там была палка колбасы, конфеты и сухари к чаю. Зачем беззубым ветеранам сравнимые по твердости с абразивными кругами сухари? И конфеты? В качестве благотворительного приложения к сахарному диабету?

Сан Саныч подошел к ближайшей скамейке и поставил на нее пакет. Может, кому другому сгодится? У кого все зубы на месте.

Дома, перерыв три раза все вещи, Сан Саныч отыскал свою старую записную книжку и набрал один из выбранных в ней номеров.

— Алё. Селиванова можно к трубке пригласить?

— Какого Селиванова?

— Ну, наверное, уже подполковника Селиванова.

— Уже полковника Селиванова. Перезвоните по…

Сан Саныч перезвонил.

— Сан Саныч, вы! — преувеличенно обрадовался полковник. — Давненько я вас не слышал.

— Ты не суетись, Сережа. И трубку не мни. Я не по поводу ремонта квартиры или машины на денек. Я по делу.

— По делу? — облегченно вздохнул Селиванов.

— По делу. По делу. Ты часом не помнишь звенигородское убийство? Ну там еще одного нашего оперативника подранили. Ну должен ты помнить. Ты тогда уже в отделе работал. Ну двойное убийство. С отягчающими. О нем даже газеты писали.

— Нет, не помню, — честно признался полковник, — через меня сейчас столько двойных, тройных и десятерных убийств проходит! Что о них даже уже газеты писать перестали.

— Сейчас, конечно, — согласился Сан Саныч. — Сейчас, как на войне. Плюс-минус рота потерей не считается. И во фронтовых сводках не упоминается.

— Точно.

— А не можешь ли ты посмотреть, чем там, в смысле суда, все закончилось, — попросил Сан Саныч.

— А зачем вам это?

— Да для мемуаров. Решил на старости лет графоманством заняться. А помню только вчерашний день.

— Давно пора. А то подрастающее поколение воспитывать не на чем…

— Ну так ты сделаешь?

— Какой разговор! Звоните завтра. Или даже приходите.

— Хорошо. Послезавтра. К вечеру, — взял поправку на бюрократию Сан Саныч. — «Даже приду».

Послезавтра Сан Саныч сидел в кабинете своего давнего ученика.

— Значит, так, подсудимые не признались, приговор был вынесен на основании косвенных улик и свидетельских показаний. Двух — к высшей мере. Одного — к двенадцати годам строгого режима. Еще одного к семи. Апелляция была отклонена…

— Кого к высшей?

— Орешкина и Прохорова.

— А Мокроусова?

— К двенадцати.

— Он же главным шел!

— На суде свидетели отказались от своих показаний. А прямых улик не было.

— А подельники?

— Подельники его непосредственного участия в деле не подтвердили. Только общее руководство.