Она посмотрела на Ли Ду, умудряющуюся тащить чемоданы и попутно прикрывать ее от толчков людей в очереди, и в очередной раз с подозрением подумала: а не было ли у Берика с ней чего? Какого шайтана он ее с собой тащил через пол-Китая. Мысленно дала себе пинка. Еще неизвестно, кто кому нужнее был. Без переводчика ни шайтана не поймешь. Было, не было — какая теперь разница! Японцы просто выстрелили в ее мужа. Без всякой причины. Не считать же нормальным убийство человека, выдергивающего с дороги девочку шести лет.

Стоило пройти войну, побывать в стольких опасных местах — и умереть за чужого ребенка. Ну раздавил бы ее грузовик! Кому нужна благодарность нищей матери! Ведь он шел к ней, своей жене, и практически дошел! Окраина Шанхая. Дерьмо! Сама бы убила добродетельного идиота. И нисколько не утешает: «Тому, кто совершил доброе деяние, Аллах воздаст добром большим в десять раз по Своему благоволению и щедрости. Атому, кто совершил дурное деяние, Аллах по Своей справедливости воздаст только за те злые деяния, которые он совершил».[50]

Не будет никакой несправедливости в воздаянии — не будет уменьшения в воздаянии за добро, и не будет увеличения наказания. Он мне нужен здесь, не в раю.

По шаткому трапу они поднялись на борт мимо не особо присматривающихся к документам матросов. Паспорт наличествует? Вперед, не задерживай. Проходите, проходите. Сличать китайскую физиономию переводчицы с фотографией никто и не подумал. Без иностранного подданства японцы просто не пустили бы в порт.

— Позвольте, я помогу, — сказал, беря ее под руку, толстенький краснощекий мужчина. — Вы, наверное, не помните, — правильно поняв взгляд, добавил: — Я — Плотников. Еще дочку приводил. Аппендицит.

Дочку Любка вспомнила. Еще бы. Первый самостоятельный на все сто случай в ее практике. Серьезным хирургам некогда заниматься, спихнули на нее селекцию больных иностранцев. Этого домой, того осмотреть. Все недовольны. Скандалят. Девочку она вовремя поймала. Еще немного — и перитонит. А дядька в памяти не отложился. Не до того было. Каждый день раненые. Осколочные, пулевые, ожоги… До госпиталя довозили средней тяжести, тяжелые помирали раньше. Зато поток не прекращался. Одного убрали, другого на стол. Миллер под конец спал стоя. А потом пришли японцы и всех грохнули. Скоты. Вся работа пропала.

Ну да ничего… Опыт остался. И что особенно приятно, страх исчез. Исполнить теперь резекцию желудка? Раз плюнуть. Гораздо сложнее приходилось делать. Под конец уже практически без лекарств. И ничего, выживали.

— Каюты все заняты, — говорил между тем дядька, направляя ее между растерянными людьми, — мы на палубе устроились. Там шлюпка рядом — если дождь, и спрятаться можно. Да и тень какая-никакая присутствует.

— В каюту не надо, — твердо сказала Любка. — Лучше на воздухе.

Плотников оказался не только человеком, помнящим добро, но еще и гостеприимным. Под кудахтанье толстушки жены и при доброжелательной помощи двух девиц, причем Любка так и не вспомнила, которую она оперировала — просто догадалась по разговорам, — он устроил их с Ли Ду на подстеленной скатерти и даже угостил домашней снедью.