Примечание: консул Линн заявляет, что британское посольство может предоставить необходимую справку о том, что мистер Ишервуд является известным британским ученым, осуществляющим научную деятельность в домашних условиях, и он настаивает, чтобы вышеуказанный Ишервуд был немедленно выпущен на свободу. Посольство также настаивает, чтобы все вещи и предметы, изъятые из дома мистера Ишервуда, были ему немедленно возвращены. В противном случае, посольство составит ноту протеста на имя Его Императорского Величества.

Я выгляжу благообразным старичком, достигшим Мусафаилова века — собственно, так оно и есть. Лет мне довольно прилично, хотя и не столько, сколько я объявляю — не сто сорок и даже не сто, а всего лишь девяносто пять. Ну, в крайнем случае, девяносто шесть. Поддерживать легенду о возрасте, о знакомствах с Петром Великим, Даниэлем Дефо или Джонатаном Свифтом довольно несложно — для этого следует много читать. С Дидро и Вольтером, Гриммом и Гете я действительно был знаком и состоял с ними в переписке — торговался по поводу оптовых закупок. От истинного или мнимого знакомства с великими мне как книготорговцу прямая польза — поддерживаю репутацию чудака-долгожителя, в лавку которого следует заходить почаще (а вдруг да помрет?), и, стало быть, книги покупают чаще! Да-с! (Великодушно прошу прощения, непроизвольно вырвалось — подзабыл, что после "Евгения Онегина" добавлять "ер-с" стало немодно.) В мой возраст поверил даже молодой американец, трогательно описавший жизнь юного карлика. Для полноты картины ему следовало сделать меня шутом во времена Анны Иоанновны, сыграть мою свадьбу с какой-нибудь уродицей в "ледяном доме".

Но в остальном — о моем происхождении, мытарствах, путешествиях — все истинная правда. Иначе ложь давным-давно всплыла бы наружу.

Всех почему-то пугает мое уродливое тело — маленький рост, сросшиеся пальцы, горб… но, право слово, я не хотел бы ничего менять. Я не могу представить себя здоровым. Да и зачем? Сумел бы я дожить до преклонных лет, обладай я сложением Геркулеса и красотой Адониса? Скорее всего, давным-давно сложил бы голову в каком-нибудь походе, на дуэли или на плахе, как это было с моими многочисленными родственниками. Открыл бы я для себя этот удивительный мир — мир книги? Мир, что живет во мне, пропитывает меня, словно морская вода старую губку? Мое увлечение стало хлебом насущным и, не кривя душой, я изрядно преуспел в книготорговле, сумев заработать столько, что, будь у меня дети, они бы могли тратить мои деньги очень долго. А стал бы я беспокоиться о куске хлеба, обладай я средствами и здоровым телом?

Мое уродство не мешало мне путешествовать, получать удовольствие от общения с противоположным полом (знали бы вы, сколько дам высшего света желали получить в любовники что-то необычное — арапа, кучера или горбуна). Я мог бы даже жениться, но вовремя вспомнил Платона: "На ком ты ни женишься, все равно пожалеешь. Красивая жена станет усладой для других, некрасивая — несчастьем для тебя". Но делом своей жизни я считаю книги. Они моя семья, мои дети, мои любовницы. Книги спасли меня от сотворения кумира — кумира собственного уродства! Да-да! Мой горб, мой рост казался мне чем-то исключительным — боже ты мой, я упивался своим уродством! Мне нравилось презрение, жалость, смешанная с брезгливостью со стороны светского общества и ненависть со стороны черни. Мало кому из людей удавалось принимать меня таким, каким я есть, уважая не только мои седины, мои знания, но и мой горб. Если бы мне сказали — выкинуть десять лет жизни или лишиться немощности, я без малейшего колебания выбрал первое. Я знавал женщину — довольно богатую и, как это иногда бывает, легких нравов, коей врачи определили чахотку. Дама сразу же вступила на путь добродетели (но без ханжества!), уделяла внимание не утешению плоти, но духа, сделала множество благотворительных вкладов. Окружающие жалели ее, восхищались силой ее духа, ставили в пример как образец добродетели и страстотерпицы. А год спустя оказалось, что она выздоровела. Можно приписать это чудесам Господа, помогшей заблудшей овце или ошибке лекаря, поставившего неверный диагноз. Казалось бы, нужно возблагодарить Всевышнего и продолжать радоваться жизни, но, оказавшись здоровой, дама стала чахнуть, впала в уныние, а потом умерла. Думается, она сотворила себе кумира из собственной болезни. Лишившись болезни, она лишилась и смысла жизни. Когда у человека нет за душой ничего стоящего, он может возвести в культ даже собственную немощь и страх.