Барыни сидели чинным полукругом, одетые по запоздалой моде, в некогда дорогих, а теперь потертых и выцветших нарядах, все в жемчугах и бриллиантах, мужчины — по большей части, такие же старые и замшелые, как генерал, в дурно пошитых мундирах едва ли не прошлого столетия, толпились около икры и водки. В зале накрывали стол не меньше чем на сто приборов. Слуги суетились, расставляя бутылки и графины и прилаживая скатерти.

Мое появление в парадном мундире гвардейца, с траурной повязкой на рукаве, произвело настоящий фурор. Подарком послужил букет полевых цветов, но кто упрекнет в жадности человека, похоронившего отца? Равно как и то, что я не остался на чествование Марии Кирилловны, а сразу же ушел в отведенные для меня комнаты.

Кажется, Мария Кирилловна стремилась видеть меня как можно чаще, я же, избегал встреч, ограничиваясь лишь завтраками-обедами-ужинами, а в остальное время уходил на могилу отца, либо отправлялся гулять. А дальше, как я и предполагал, девица сама нашла повод для встречи со мной. Ей было интересно поговорить со мной о дуэли, о той актрисе, из-за которой я чуть не убил прапорщика, и много о чем. Я был совершенно откровенен — рассказывал об интрижках, о том, что я проиграл в карты огромную сумму денег и теперь должен ехать на Кавказ под пули горцев.

Мое откровение она приняла за знак величайшего доверия. А почему мне не быть откровенным? Никаких тайн я не выдал, потому что Кирилл Петрович говорил с дочерью и о долгах своего соседа, и о причине этих долгов.

Невинные девушки любят испорченных мужчин. Особенно, если им кажется, что они способны исправить и повернуть нас на путь истинный. К этому примешивалась еще жалость, ведь дурочки любят несчастных и гонимых.

Очень скоро у нас возникла общая тайна. По странному стечению обстоятельств, в одну из ночей мое родовое гнездо сгорело дотла. Мария Кирилловна видела, как я возвращался ночью. Я не стал ничего скрывать. Напротив, сообщил ей, что именно я виновник поджога, потому что не хочу оставлять дом, где я родился, где умерли мои предки, чужим людям и что не верю в возможность выкупа усадьбы. Теперь же моя судьба целиком зависит от нее. (По правде-то говоря, мне не так уж и важен был этот дом, да и к тем из приказных, кто сгорел, у меня не было никаких антипатий, но мне нужна была тайна…)

Конечно, я рисковал. Но несильно. Дочь генерала, выросшая на папенькиных рассказах о сражениях и настоящей дружбе, не выдаст человека, доверившегося ей. Разумеется, она меня не выдала. Но ей было приятно держать в руках чужую жизнь! (Слышал, что в поджоге обвинили мою бывшую дворню, кого-то отправили на каторгу.)

Кирилл Петрович редко бывал дома — он был предводителем дворянства, непременным членом Совестного суда, председателем Благотворительного общества и что-то там еще было. Будь жива матушка Марьи Кирилловны, то она пресекла бы вечерние прогулки дочери, поездки на старое кладбище, а генералу даже в голову не пришло приставить к ней кого-нибудь из многочисленной прислуги. Кирилл Петрович обожал свою дочь и всецело доверял ей.