Поэт не понял и половины, что говорил хозяин, но главное (то, что он и так знал) уяснил — чтобы отыскать прекрасную незнакомку, нужно ее искать. И он пошел.
В поисках мог бы помочь Александр, знающий город, людей, но тот словно сквозь землю провалился. Русский поэт мог быть где угодно — играть в карты, наносить визиты друзьям, отправиться на войну или писать стихи в отдаленном имении. Господин Шин лишь пожимал плечами и философски изрекал, что не дело настоящего мужа — бегать за девами, они сами приходят. Просить помощи больше не у кого, и По был вынужден рассчитывать только на самого себя.
Юноша бегал по Санкт-Петербургу, как дурная собака, разыскивая по вывескам и ярким огням гостиницы и кабаки, врывался в трактиры, вламывался в рестораны. Кое-кто принимал его за пьяного, кто-то — за сумасшедшего. Дважды выкидывали, раз пять просто закрывали перед носом двери. Эдгар дрался с половыми и официантами — и не всегда успешно, один раз сцепился с кавалерийским офицером, который вел в нумера приглянувшуюся девицу. К счастью, до смертоубийства не дошло — юноша увидел, что спутница офицера только похожа на таинственную незнакомку, извинился, а торопившийся к усладам Венеры кавалерист извинения принял. На Невском проспекте американца едва не растоптала лошадь — показалось, что в проезжавшей коляске сидит Она, метнулся наперерез, но неудачно — споткнувшись, едва не угодил под копыта. К счастью, какой-то солидный мужчина — по виду сановник, успел ухватить поэта за воротник и вытащить на тротуар. Эдгар отделался разбитым носом и потерянной шляпой. Мужчина хотя и отчитал По, словно мальчишку (можно было понять по интонациям), но был так любезен, что одолжил свой платок и даже помог отыскать головной убор, превратившийся в берет.
Мальчишки, разносчики товаров, хозяева и посетители питейных заведений пытались уразуметь — что хочет одуревший немец, но уразуметь, что он ищет "самую красивую девушку" не могли. Тупицы не понимали, что Аннабель — это имя, а не кошачья кличка.
Спустя неделю Эдгар сдался. Бесследно растаяли деньги, выданные добрым посланником. Львиная доля ушла на официантов и мальчишек-рассыльных (медные пятаки они брали охотно, но дела никакого не делали, а крутили пальцем у виска и корчили рожи за спиной), пришлось еще покупать новые башмаки (сапожник отказался чинить старые), да и хозяин требовал денег за номер. На еду денег уже не оставалось, да Эдгар и позабыл, когда последний раз ел. Разве что кто-нибудь из сердобольных русских предлагал непонятному парню стакан водки — он не отказывался.
Отчаяние пришло (даже не пришло, а ударило сзади, словно мешок с песком) возле колонн Исаакиевского собора, когда в полдень раздались тройные удары колоколов. Величие русского храма, на фоне которого он был муравьем, колокольный трезвон, с которым не мог спорить ни голос человека, ни глас поэта, обрушились на Эдгара, пригвождая к булыжнику. Ухватив одну из колонн, юноша глухо зарычал, осознав вдруг, что никогда не увидит ту Единственную, ради которой стоило жить и писать.