Подошли оставшийся на дежурстве ночью интерн и еще одна медсестра. Вспыхнул спор, есть или нет у Биби рак и кто вправе распорядиться провести ей повторное обследование. Не лучше ли подождать до утра? Лаборанты и техники находились на местах. Можно было сделать все, начиная от рентгена и заканчивая магнитно-резонансной томографией. В ревматологии все это делается круглосуточно. Мэрфи и Нэнси подумали, что загвоздка в страховой компании. Медики сомневаются, захочет ли компания оплачивать обследование во внеурочное время. Родители заявили – они оплатят наличными, а страховая компания может катиться куда подальше.

Пэкстон сказал, что сам заплатит за обследование. Пого заявил: он продаст чертову машину и тоже сможет заплатить. Тотчас же, впрочем, выяснилось, что родители Биби все не так поняли, никаких проблем со страховкой нет и никто наличными платить не будет. Старшая медсестра на дежурстве позвонила доктору Санджаю Чандре. Врач выразил сомнение насчет того, что Биби может знать, излечилась ли она от рака. Он вообще сомневался, способен ли глиоматоз головного мозга дать ремиссию, но разрешил снять катетер и провести всестороннее обследование после разговора с Биби, узнав, что прежние симптомы больше себя никак не проявляют.

Когда Биби поднялась с кровати, мама набросилась на нее с азартом риелтора, которому ни за что нельзя отпустить клиента. Нэнси плакала. Поцелуи женщины были уж слишком мокрыми.

– Как такое возможно? Как так могло случиться? – причитала она.

– В конечном счете будет не то, что будет, – сказала ей дочь и, заметив непонимание матери, добавила: – Я люблю тебя, мама, всегда любила и буду любить.

Мэрфи тоже стоял рядом. Получились групповые обнимашки. Папа находился еще в большем расстройстве чувств, чем мама. Несмотря на все «порву волну», «сделаю ее», «проедусь на левиафане», несмотря на то, что Мэрфи был бесстрашным Большим Кахуна[116] своего поколения, в душе он оставался мягкосердечным и ласковым, словно котенок. Он не мог говорить, лишь снова и снова повторял ее имя. Видно было, что еще совсем недавно он сомневался, увидит ли дочь живой. Пого смотрел на нее голубыми глазами, которые так легко топили сердца других женщин, но взгляд его был чист подобно взгляду сводного брата, любящего свою сестру так же сильно, как она его.

– Бибс, – произнес он.

– Чувак, – ответила она ему.

Он продержал ее в своих объятиях ровно столько, чтобы удостовериться, что Биби такая же реальная, как всегда.

В пропитанной потом, мятой пижаме, с растрепанными, свалявшимися под электрошапочкой волосами, Биби бросилась в объятия Пэкстона, прекрасно, впрочем, понимая: от дыхания из ее рта на полированной стали может возникнуть ржавчина. Он так крепко прижал ее к своей груди, что комната на некоторое время совершенно пропала из виду. Биби сказала – сегодня она ужасная замарашка, а Пэкстон сказал – большей красавицы, чем она, он не видывал. Она сказала, что воняет, а он заявил, что от нее пахнет весной и ему ужасно хочется ее поцеловать.

Когда санитар прикатил медицинскую каталку, Биби вместе с капельницей перебралась на нее.