Грудь Сенмута дрогнула в затаенном вздохе. Сейчас он сидел на пятках, выпрямившись и прижимая ладони к бедрам, в напряженной позе древнеегипетской статуэтки писца. Семен не помнил, где и когда ему встречалось ее изображение, в учебнике или в какой-то прочитанной в юности книге, но поза казалась знакомой чуть ли не со школьных лет.

– Я не спрашиваю о тайном... не спрашиваю о ликах бессмертных богов и о других вещах, которые ты видел в Стране Заката... – дрогнувшим голосом прошептал Сенмут. – Я понимаю, что это знание – не для живых, что мы приобщимся к нему лишь после смерти... Поведай мне, брат, только об одном... скажи, это было страшно? Страшно умереть и стоять перед Осирисом, когда божественные судьи взвешивают твои деяния?

– Боги милостивы и прощают многое, – произнес Семен. – Они прощают гордецов и грешников, жестоких и жадных, льстецов, прелюбодеев и чревоугодников, прощают даже зло, если творилось оно по человеческому неразумию. – Тут он подумал о Баштаре, скривился и добавил: – Вот преступившим клятву приходится плохо! Им вытягивают язык, пока не обкрутят вокруг раскаленного медного столба сто четырнадцать раз. Сенмут нерешительно улыбнулся:

– Ты шутишь, брат? Разве в полях Иалу есть раскаленные медные столбы?

– Там есть все. – Семен потянулся к блюду, бросил в рот горсть изюма. – Все, и еще больше! Если б я мог рассказать...

Он замолчал, с сосредоточенным видом пережевывая изюм.

“Если бы мог! – мелькнуло у него в голове. – Только ты вряд ли поверил бы, мой неожиданный родич. В тех полях Иалу, откуда меня принесли ветры времен, чудес побольше, чем в загробном мире”.

Сенмут глядел на него с любовью и обожанием – так, как смотрят на стены родного дома после долгих странствий на чужбине.

– Наверное, брат, ты многому научился в царстве Осириса. Ты ушел туда, когда я был совсем еще юным, и провел в полях Иалу больше десятилетия... Ты изменился. Ты выглядишь возмужавшим... И ты, я думаю, стал мудрее.

– Это так. Да, так! – Неожиданная мысль явилась Семену, заставив откинуться к стенке каюты. – Знай, брат мой Сенмут, – медленно произнес он, – что я и в самом деле приобщился к божественной мудрости, но за нее пришлось платить. Видишь ли, боги схожи с людьми в одном – за всякий свой дар требуют возмещения. Потребовали и с меня.

– Что же именно? Какую жертву ты им принес? – прошептал Сенмут и затаил дыхание.

– Мою память. Ее отобрал... э-э... – Он смолк, перебирая египетский пантеон в поисках нужного бога, самого алчного и страшного.

– Наверное, Анубис, – подсказал Сенмут. – Великий бог, но жаден, как шакал!

– Может быть. Не помню в точности... и не помню прошлой своей жизни... ни отца с матерью, ни друзей, ни того, кто властвовал в Та-Кем в те годы... Ничего не помню!

Семен сокрушенно понурил голову. В той ситуации, в какой он очутился, идея посмертного забвения была отличным выходом. Конечно, боги милостивы, но ничего не дарят смертным просто так – а что возьмешь с души покойника? Память, только память... И это справедливый обмен, если желаешь стать мудрее.

– Ничего не помнишь... – с печалью отозвался Сенмут. – Ни отца нашего Рамоса, ни матери Хатнефер, ни имени Великого Дома...<