Он дал знак и, всё ещё озираясь, соскользнул из голубой расселины неба на палубу.

Вскоре стали спускать вельботы; но уже стоя в своей ладье, Ахав задумался на мгновение и, знаком подозвав к себе старшего помощника, который тянул на палубе лопарь талей, приказал ему задержать спуск.

– Старбек!

– Сэр?

– В третий раз уходит корабль души моей в это плавание, Старбек.

– Да, сэр, такова была ваша воля.

– Иные суда выходят из гавани, и с тех пор никто уже о них ничего не знает, Старбек!

– Истина, сэр, скорбная истина.

– Иные люди умирают во время прилива; другие – когда вода отступает; третьи – в разгар наводнения. А мне кажется сейчас, что я высокий морской вал, весь вспенившийся и свернувшийся белым гребнем, Старбек. Я стар; пожмём друг другу руки, друг.

Их руки встретились; их взоры слились; слёзы Старбека словно склеили их.

– О капитан, мой капитан! благородное сердце! вернитесь! Видите? это плачет храбрый человек; сколь же велика должна быть боль увещевания!

– Спустить вельбот! – вскричал Ахав, отбросив прочь руку помощника. – Команда, готовься!

А через мгновение лодка уже выгребала из-под самой кормы корабля.

– Акулы! Акулы! – раздался вдруг вопль из низкого кормового иллюминатора. – О мой господин, вернись!

Но Ахав ничего не слышал, потому что в эту минуту он сам поднял свой громкий голос; и лодка рванулась вперёд.

А ведь голос из иллюминатора возгласил правду; ибо едва только Ахав отвалил от борта, как множество акул, словно вынырнувших из-под корабельного киля, стали злобно хватать зубами вёсла, всякий раз как их опускали в воду, и так с оскаленными пастями потянулись вслед за лодкой. Подобные вещи нередко случаются с вельботами в этих изобилующих живностью водах, где акулы подчас следуют за ними с тем же упорством предвидения, с каким стервятники парят над знамёнами армий, выступающих в поход за восток. Но это были первые акулы, встретившиеся «Пекоду» с тех пор, как был замечен Белый Кит; и то ли потому, что гребцы Ахава были все азиатами, чья плоть особенно приятно щекотала нюх акулам – что, как известно, нередко бывает, – то ли по другой какой-то причине, но они следовали только за его лодкой, даже и не приближаясь к остальным.

– О сердце из кованой стали! – проговорил Старбек, глядя за борт вослед удаляющейся лодке. – Неужели ты можешь ещё смело звенеть? когда твой киль скользит среди кровожадных акул, что теснятся вслед за тобой, разинув пасти; и это на третий, решающий день погони? Ибо, если три дня сливаются в одном неотступном преследовании, значит, первый день – это утро, второй – полдень, а третий – вечер и, стало быть, конец всему делу, какой бы конец ни был ему уготован. О! Господи! что это пронизывает меня с головы до ног, оставляя мертвенно-спокойным и в то же время полным ожидания? застывшим в дрожи? Будущее проплывает передо мной пустыми очертаниями и остовами; а прошлое словно затянуто дымкой. Мэри, девочка моя! в бледном нимбе исчезаешь ты у меня за спиной; сынок! только глаза твои ещё видны мне. Какие они стали у тебя удивительно синие. Разрешаются сложнейшие загадки жизни; но набегают хмурые тучи и заслоняют всё. Неужели подходит к концу моё плавание? Ноги у меня подкашиваются, будто я целый день шагал без передышки. Надо пощупать твоё сердце – бьётся ещё? Встряхнись, Старбек! Надо предотвратить это… не стой, двигайся! кричи! Эй, на мачтах! Видите, мой сынок машет ручкой с холма?.. Безумец… Эй, наверху! Хорошенько следите за вельботами; замечайте, куда идёт кит!.. Хо! Опять? Отгоните прочь этого ястреба! глядите! Он клюёт… он вырывает мой флюгер, – старший помощник указывал на багряный флаг, реющий над грот-мачтой. – Ха! он взмыл ввысь, он уносит его! Где сейчас капитан?.. Видишь ли ты это, о Ахав? Трепещи! трепещи!