На миг Бориса ослепило сияние.

Это все – его! Он здесь хозяин. Пусть родня посмеивается за глаза, но улыбки гаснут, едва они вспоминают о диадеме Турне. В его власти и самая желанная женщина на этом торжестве, и старуха с сокровищем на белой голове, и рослый рыжий парень, его сын, на которого со смущенным хихиканьем поглядывают троюродные сестры.

Правда, Василий был подозрительно молчалив весь вечер, Борису это не нравилось. Он хотел показать товар лицом – как жену, как мать в ее диадеме! Он хотел гордиться им, черт возьми! Нормальное отцовское желание.

– Ты что, болеешь? – сердито спросил он. – Бледный какой-то…

– Съел, может, что-то не то, – сказал Василий, отводя взгляд. – С утра живот прихватывало.

– Ну так выпей, я не знаю, таблеток каких. И чтобы не сидел букой, а радовался! Понял меня?

– Понял. Радоваться.

Борис сделал короткий жест, означавший: все, свободен.

Василий вошел в комнату, лег на кровать, не раздеваясь, и стал смотреть в окно.

Сначала за окном было темно. Потом ветер разогнал облака, и на небо выкатились звезды, крупные, как детские слезы.

Понемногу на дом снизошла тишина. Не слышно было ни голосов, ни храпа, ни шагов – только скрип деревьев снаружи и тревожный, нетерпеливый шелест листвы.

Узкая полоса света упала на пол из приоткрытой двери. Василий приподнялся на локте.

В его комнату проскользнула Динара.

Она была полностью одета, волосы заплетены в две косы, на плече – тяжелая сумка. Динара прислонилась спиной к двери.

Василий встал, шагнул к ней, на полпути застыл.

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

– Я ухожу, – тихо сказала Динара. – К твоему отцу не вернусь.

Он стиснул зубы. Пусть! Так даже лучше. Нет сил смотреть на нее, ощущать, что она рядом. Невозможно думать, что она делит постель с его отцом, от этого в голове все взрывается, словно туда сунули блендер и взбили мозги в кровавую кашу.

– Пойдешь со мной? – добавила Динара.

Василий стоял молча.

– Пойдешь?

Он не понимал. У нее же есть диадема. Что она хочет? Снова издевается над ним? Он тупой, но не настолько, чтобы второй раз попасться в ту же ловушку.

– Вон отсюда! – два коротких слова дались ему с трудом.

Динара опустила сумку на пол и двинулась к нему. Глаза ее горели в темноте, как у кошки.

– Вася, – позвала она, когда была в шаге от него.

Он хотел толкнуть ее и сам не понимал, что его останавливает.

– Васенька…

Свет от заоконного фонаря упал на ее лицо, на губы, изогнутые в просительной, почти испуганной полуулыбке, от которой его словно ударили в живот.

– Динар, – забормотал он, – ты что, Динар, ты чего… Ты же не можешь, ты же не хочешь…

Потом для слов не осталось ни времени, ни дыхания, а еще чуть позже все слова потеряли смысл.

Когда начало светать, из дома выскользнули две фигуры. У одной на плече была спортивная сумка, второй нес легкий чемодан и скейтборд. Они шли быстро, взявшись за руки, и ни один не оглянулся на покинутый особняк.

Старуха, провожавшая их взглядом из окна второго этажа, удовлетворенно хмыкнула.

Молодые, молодые! Суетятся, шумят, влюбляются, теряют голову, творят глупости… Господи, как же хорошо, что все это позади. Спору нет, в старости мало приятного. Зато есть одно неоспоримое преимущество: если добрался до восьмидесяти пяти и не растерял по дороге мозги, ты твердо знаешь кратчайший путь к выбранной цели.