— Честное слово, Ниночка, видела ты меня пьяным в последний раз. Осенью подам документы в автодорожный институт.

В первый год Виктор экзаменов не одолел, на следующий молодые Курносовы ездили в отпуск к тетке Степаниде в деревню, а на третье лето Калерия Ивановна пожалела сына:

— Здоровье дороже. Проживет и без высшего образования.

Калерия Ивановна позабыла уже свое горячее желание видеть сына студентом, была даже довольна, что он хотя бы в этом не слушается жены. Любил он Нину без памяти, мертвел от угрозы о разводе — и такая несправедливость обижала мать.

— Ночная кукушка дневную всегда перекукует, — сочувствовала Аврора Алексеевна. — Хорошо вы одумались с Демьянычем, не прорубили дверь. Тогда бы Витька вовсе отделился от вас. А так ты как была, так и есть полной хозяйкой. Нинка отдает тебе зарплату?

— Конечно. Ей некогда. Она работает и учится вечерами. Вот поступила теперь на курсы переводчиков — на переводчицу с французского языка.

Николай Демьянович без большого сожаления ушел из оркестра, пригласили его товароведом в комиссионный магазин музыкальных инструментов. К радости Калерии Ивановны, муж и сын сидели с ней вечерами дома. Виктор шел в одиннадцать встречать Нину, и к ее приходу старые Курносовы разогревали ужин и снова кипятили чайник. Калерию Ивановну иногда больно задевало теплое отношение Николая Демьяновича к снохе.

— А чем уж она для нас-то хороша? — изливала душу Калерия Ивановна своей подруге, зайдя к ней на часок высказать наболевшее: — Не подумай, Аврора, я не хочу ее хаять. Красивая, разумная, этого у ней не отнять. Специальность имеет хорошую, работает стенографисткой, и не где-нибудь, а в Академии медицинских наук. С какими людьми там сталкивается! Все профессора, да доктора, да кандидаты. И все в ней нуждаются: доклады на совещаниях, заседаниях и всяких конференциях записывает она. Ну а с Виктором как? В чем же дело? Живут уже три года, а внуков у нас с Николаем Демьяновичем нет.

— И слава богу. Нашла о чем печалиться. Тебе же спокойнее.

— Но где же у Вити семья? Без детей семьи нет, а Нина детей не хочет, как я думаю.

— Почем ты знаешь? Может, у них взаимный уговор.

— Не защищай, Аврора! А с Витей что она сотворила? Каков был, таков и остался. Чуть ли не каждую неделю пьяный приходит, а утром в ногах у жены валяется, прощения просит. А спрашивается — за что? Ты у матери прощения проси, у ней душа болит за тебя.

Сама-то Калерия Ивановна во всем повиновалась мужу. За умение уступать, молчать и не противиться оценил и полюбил ее Николай Демьянович. Зажили они под старость дружно и ладно, вместе и в гости, и в кино, в милую по воспоминаниям «Фантазию», и на бульвар. Редкие прогулки эти Калерия Ивановна обставляла долгими сборами, громкими разговорами:

— Папочка, собирайся, голубчик, — возвещала она из кухни на зависть двум вдовам, готовившим свои одинокие обеды, и плыла довольная, сытая, важно подняв круглое, полное лицо. — Папочка, я пальто сейчас надену, а ты его обмахнешь на мне.

Николай Демьянович, разумеется, и не собирался обмахивать, да и знал, что жена забудет о своей просьбе, пока до комнаты дойдет, но в тон ей отвечал: