Участковый, главковские опера и следак прокуратуры быстро вышли. Капитан Зверев сидел верхом на стуле в углу ленинской комнаты, в которой проводили совещание. Был Сашка Зверев бледен. Он один из всех собравшихся знал, что дядя Гриша ошибся, и оперативно-следственная группа выехала не в тот адрес.

Зверев вспомнил замечательный, теплый мартовский день и свой поход в коммуналку на улице Дзержинского. Он ходил разбираться по факту кражи банки варенья!… В ТОТ САМЫЙ день… Кражонка была смешной, почти анекдотической. Зверев мгновенно прижал одного из жильцов пятикомнатной, поголовно пьющей квартиры, и тот сразу сознался. Он был сильно напуган. Ввиду незначительности кражонки Зверев легко уболтал пенсионерку Гранину заявления не писать, решить дело миром. Воришку звали Володя Кривой. Кривому Зверев дал тогда по зубам и сделал внушение… А на грязном диване в невероятно запущенной комнате Кривого спал пьяный тощий мужик. Он громко храпел раскрытым ртом. В верхней челюсти не хватало двух или трех коричневых прокуренных зубов.

— Кореш мой, — ответил Кривой на вопрос Зверева: кто такой? — Кореш мой, Генка… из деревни приехал… погостить.

Так вот, Володя, почему ты был так сильно напуган, подумал Сашка.

— …Больно, — прошептали разбитые губы Кати Мальцевой, — больно…

Майор Кузнецов вошел в кабинет Зверева без стука и сел на край стола.

— Он их повесил.

— Может быть, сядете на стул, товарищ майор?

— Он их повесил, Зверев, — повторил майор, глядя на Сашку сверху вниз.

— Кто — он? И кого — их? — ответил Сашка спокойно. На самом деле он уже знал ответы. Собственно говоря, он знал их еще вчера, когда позвонил Мальцеву… Во всяком случае — отчетливо представлял последствия своего звонка.

Майор швырнул на стол пачку глянцевых черно-белых фотографий. Они легли веером. Несколько секунд майор главка и капитан ОУР смотрели друг на друга.

— Сядьте, пожалуйста, на стул, товарищ майор, — сказал Зверев. Кузнецов встал, переместился на стул. Сашка взял в руки фотографии. Он сразу узнал знакомый подвал на улице Дзержинского. И три темных тела над песчаным полом. В свете фотовспышки изображение было очень контрастным, тени — непроницаемо-черными. Последующие фотографии показывали каждого из повешенных отдельно: общий вид, лицо, перехлестнутая шея. Приколотые на груди белые листки бумаги. Отдельно, крупно каждый листок. Текст везде одинаковый: «Простите меня, люди». Разнятся только почерк и подпись. Да еще грамматические ошибки. В двух случаях отсутствие запятой.

Зверев просмотрел фотографии бегло. Он сразу узнал Салова, сразу узнал Кривого… Задержался только на третьем фото. Мужчина был молод, прилично, в отличие от Салова и Кривого, одет. Правильные черты лица, длинные, до плеч, волосы черного цвета.

Зверев сложил фотографии, посмотрел на Кузнецова.

— На чем они висят? — спросил он.

— На собачьих поводках, — ответил майор.

— На собачьих поводках?

— Да, Александр Андреич, на собачьих поводках. Очень удобно вешать, между прочим… Узлов вязать не надо — на одном конце петля, на другом — карабин. Одна проблема — затягивается быстро. Хромированный карабин очень легко скользит по кожаному ремню. А Лысому — наверняка хотелось, чтобы они помучались. Так, капитан?