Она чувствовала его злость. Его ненависть и недоумение.
Но не могла винить его.
Еще одним источником беспокойства были Эшлин с Триком – напряжение между ними казалось таким плотным, что его можно было нарезать и подать с так называемым «рагу», которое они ели каждый вечер на ужин. Между ними сгущались штормовые тучи, обещая грозу, которая затмит все солнца. И, по правде говоря, Мия понятия не имела, что с этим делать. Да, раньше она обсудила бы ситуацию с Триком. Но он изменился.
Увидев егопервые, она не знала толком, что чувствует. Радость и вину, блаженство и печаль? Но после нескольких перемен в его компании она поняла, что контуры егро натуры не изменились, просто заполнились немного другими красками. Теперь вокруг него ощущалась тьма – та же, которую Мия ощущала внутри себя. Манящая. И возможно, несмотря на Мистера Добряка в ее тени, пугающая.
Мия опустила голову, и реки ее длинных черных волос заструились, падая на лицо. На каюту туманной завесой опустилась тишина.
– Прости, – наконец пробормотала она.
Мертвый юноша наклонил голову, его дреды извивались, как сонные змеи.
– ЗА ЧТО?
Мия закусила губу, подбирая блеклые и жалкие слова, которые каким-то чудом должны были все исправить. Но люди – это загадка, которую она никогда не могла постичь. Ей всегда лучше удавалось резать вещи на кусочки, чем соединять их воедино.
– Я думала, что ты мертв.
– Я ЖЕ СКАЗАЛ, – ответил он. – ТАК И ЕСТЬ.
– Но… я думала, что уже никогда тебя не увижу. Что ты исчез навсегда.
– НЕ САМОЕ ГЛУПОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ОНА ТРИЖДЫ ПРОНЗИЛА МЕНЯ В СЕРДЦЕ И СТОЛКНУЛА С ГОРЫ.
Мия посмотрела через плечо на Эшлин. Та свернулась клубком, положив веснушчатую щеку на ладонь, ее длинные ресницы трепетали во сне.
Любовница.
Лгунья.
Убийца.
– Я сдержала свое обещание. Твой дед погиб с криками на устах.
Трик склонил голову.
– БЛАГОДАРЮ, БЛЕДНАЯ ДОЧЬ.
– Не надо… – Мия осеклась от комка в горле и покачала головой. – …Пожалуйста, не называй меня так.
Он повернулся к Эшлин. Затем прижал черную, залитую ночью руку к груди и поскреб ее, словно вспоминая ощущения от укола клинка.
– КСТАТИ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ОСРИКОМ?
– Его убил Адонай. Утопил в бассейне крови.
– ОН ТОЖЕ КРИЧАЛ?
Мия вспомнила брата Эшлин, исчезнувшего под алым потоком в ту перемену, когда люминаты захватили гору. Глаза, круглые от страха. Рот наполнен багровой жидкостью.
– Пытался, – наконец ответила она.
Трик кивнул.
– Наверное, ты считаешь меня бессердечной мандой, – вздохнула девушка.
– ТЫ ВСЕ РАВНО СОЧТЕШЬ ЭТО ЗА КОМПЛИМЕНТ.
Мия резко подняла голову, думая, что он разозлился. Но увидела, что его губы изгибаются в тонкой, сдержанной улыбке, и на щеке вырисовывается тень ямочки. На секунду это напомнило ей, каким он был раньше. И о том, что у них было прежде. Она всмотрелась в его бескровное лицо и чернильно-черные глаза, увидела прекрасного, сломленного юношу, и ее сердце налилось свинцом.
– ТЫ ЛЮБИШЬ ЕЕ? – спросил он.
Мия вновь взглянула на Эшлин. Вспомнила ее прикосновения, ее запах, ее вкус. Лицо, которое Эшлин показывала миру, – свирепое и суровое, – и нежность, которую проявляла только к Мие, лежа в ее объятиях. Она таяла, словно снежинка, у нее на губах. Была поэзией на ее языке. Мия и Эшлин были мрачным отражением друг друга; обе, ведомые возмездием, делали и желали то, о чем другие не осмелились бы мечтать.