– Приведи моего сына, Мия, – сказал он голосом ласковым и смертельным.

Мия выпустила свою тень, и тьма над ней задрожала.

– Я подумаю об этом. Отец.

Рябь во мраке.

Тихая песнь бегущих ног.

И она исчезла.

Он еще долго там стоял – неподвижный, как статуя, и такой же молчаливый. Теневой змей прополз через огромную карту республики, которой теперь правил Скаева, и свернулся черной лентой вокруг его щиколоток.

– …Думаешь, она послушается?.. – спросил Уиспер.

Император взглянул на жаркие солнца снаружи.

– Думаю, в ней столько же от матери, сколько от меня.

Змей вздохнул.

– …Жаль…

Скаева подошел к шахматной доске. Встал над полем битвы, над разбитыми рядами фигурок, глядя на них холодными черными глазами. Затем сел и одним резким движением смел все фигурки на пол. Потянувшись к горлу, нащупал кожаную веревку и порвал ее. На ней висел серебряный пузырек, закупоренный темным воском с выгравированными древнеашкахскими рунами.

Скаева сломал печать и вылил содержимое пузырька на доску – густое и рубиново-красное.

И пальцем, словно кистью, начал писать на крови.

Если бы в «Итрейском толковом словаре», бестселлере дона Фиорлини, слово «мерзавец» сопровождалось бы иллюстрацией, это, вероятно, был бы портрет Клауда Корлеоне.[9] Но сам он предпочитал термин «предприниматель».

Лиизианец был одет в черное с головы до пят: на нем были кожаный жилет поверх рубашки хорошего кроя (пожалуй, чересчур открытой) и, как кто-нибудь мог бы заметить, слишком тесные штаны. Под треуголкой с пером блестели изумрудно-зеленые глаза, челюсть, о которую можно было бы сломать лопату, была припорошена неизменной трехпеременной щетиной. Он стоял в кабинете начальника порта на доках в Низах и торговался с монашкой.

По правде говоря, странная выдалась перемена. Все началось восемь часов назад, когда Клауд сделал внушительную и очень пьяную ставку на финал игр «Венатус Магни». Оглядываясь в прошлое, Клауд понимал, что ставка была не самым разумным вложением его скудных средств.

О, он-то не прогадал с победителем. Даже букмекер, принимавший ставку, сказал, что Клауд думает членом. Но наблюдая, как гладиат по кличке Ворона режет своих бывших коллег на кровавые кусочки, Клауд невольно восхитился не только ее ногами, но и мастерством. Он был настолько уверен в способностях девицы, что поставил на нее каждую монету, выигранную за пять предыдущих перемен кровавых игр, вместе с кучей других монет, которые, говоря откровенно, не должен был тратить.

Пока Ворона расчищала себе путь к триумфу в финальном поединке, Клауд, стоя на ногах, орал вместо со всей толпой. Когда она нанесла смертельный удар по Непобедимому, Клауд станцевал джигу, схватил ближайшую миловидную барышню и поцеловал прямо в губы (та отреагировала с энтузиазмом), что привело к массовой драке с участием возлюбленного барышни, дюжины его друзей, половины экипажа Клауда и десятков других азартных игроков, которые просто хотели помахать кулаками после тяжелой перемены, полной резни. Честно говоря, это было просто великолепно.

Но затем случилась первая неожиданность.