Получается, что достаточно жизни одного поколения, чтобы в культуре сложился знакомый шаблон полового доминирования. Когда общества становятся еще крупнее и сложнее, влияние женщин вне дома окончательно ослабевает. Их поведение регламентируется обычаями, ритуалами и законами. По мере развития гипертрофии женщины могут превратиться практически в движимое имущество — их начинают менять и продавать, за них дерутся, им приходится жить в условиях двойной морали. Истории известно несколько исключений, но в подавляющем большинстве обществ половое доминирование развилось с удивительной скоростью.
Большинство, даже, пожалуй, все основные характеристики современных обществ можно считать гипертрофированными модификациями биологически значимых институтов групп охотников-собирателей и ранних племенных государств. Двумя примерами могут служить национализм и расизм — культурно окрашенные пережитки простого трайбализма. Бушмены одной группы считают себя идеальными и чистыми, а остальных бушменов — чужеродными убийцами, использующими смертельные яды. Цивилизации проявляют любовь к себе через высокую культуру, считают себя богоизбранными и принижают других искусно фальсифицированной письменной историей.
Даже тем, кому гипертрофия идет на пользу, трудно справляться со стремительными культурными изменениями, поскольку социобиологически они приспособлены только к более раннему и простому существованию. Там, где охотник-собиратель исполнял одну или две неформальные роли из нескольких доступных, наш современник из промышленного общества должен выбрать десять или более из тысяч, в разные периоды жизни, а то и в течение дня менять один набор ролей на другой. Более того, каждая профессия — врач, судья, учитель, официантка — разыгрывается точно так же, вне зависимости от мыслительной работы человека. Значительные отклонения в работе окружающими воспринимаются как признак ментальной неспособности и ненадежности. Повседневная жизнь — это постоянная смена ролей и, в определенной степени, череда саморазоблачений. В таких сложных условиях очень тяжело точно определить истинное «я», о чем писал Ирвинг Гофман:
«Складывается определенное отношение между человеком и ролью. Но это отношение соответствует определенной системе интеракции (фрейму), в которой роль получает внешнее воплощение и как бы мимолетно приоткрывает «я». Если так, то «я» — не какая-то сущность, частично скрытая за событиями, а изменяемая формула управления самим собой в заданных обстоятельствах. Точно так же, как ситуация предусматривает свое официальное изображение, за которым мы скрываем себя, она содержит указания на то, где и как мы должны себя обнаруживать; сама культура предписывает нам, чему надо верить, чтобы суметь проявить себя надлежащим образом»
(пер. Р. Бумагина, Ю. Данилова, А. Ковалева, О. Оберемко.)>{101}
Неудивительно, что главным источником неврозов в современном мире является кризис идентичности, а городской средний класс тоскует о возвращении к более простому существованию.
По мере распространения разнообразных культурных суперструктур их истинный смысл чаще всего просто терялся в представлении людей. В книге «Каннибалы и цари» Марвин Харрис приводит ряд причудливых примеров того, как хронический недостаток мяса влиял на формирование религиозных убеждений