Он брел к машине. Невидимые гири глухо бились о тротуар. Только он слышал эти удары, они совпадали с ударами его сердца. Разбитое сердце начальника отдела убийств. Разбитое вдрызг. Гири...

Ему вспомнилась Катина квартира на Фрунзенской. Балконная дверь за зеленой шторой и этот вот спортивный инвентарь... Ему ведь кто-то помогал все это время. Совался не в свое дело. Катя помогала... Катя... Что-то она игнорирует его. Информацию получила, любопытство насытила, и адье. Женская память коротка. Но ведь она тоже в курсе. Она кое-что знает по этому делу, о чем-то она ведь думает! Она...

Колосов повернул ключ зажигания нарочито энергично, чуть не сломал бородку. Вот так, дожили! Как христарадник с протянутой рукой — подкиньте кретину, подкиньте идейку! Но ведь надо же начинать все заново.

Он ехал к Панкратову с тем же чувством, с каким, наверное, Емельян Пугачев ехал на Болото на собственную казнь. Только у Пугачева была персональная клетка и ее дружно волокли битюги. А здесь.., здесь даже по сторонам нельзя было глазеть напоследок: автомобильное движение на том же самом Болоте при въезде на Каменный мост, несмотря на выходной, было ве-есьма интенсивным!

Суббота началась бурно не только для Колосова. В десять утра, когда он звонил в квартиру Арсеньева, Катя названивала Мещерскому по телефону. Вчера вечером после посещения Холодного переулка она двинула прямо на Яузскую набережную.

Приятели по-прежнему обретались там: сидели в креслах и били грустные баклуши. Их реакция на Катино «Я у НЕГО только что была!» напоминала реакцию гоголевских персонажей на знаменитое: «К нам едет ревизор!»

— Ну зачем, зачем ты это сделала?! — скрежетал зубами Кравченко. — Я же просил тебя русским языком. Я САМ. Я...

— Он какой, Кать? — тихо спросил Мещерский. Она секунду подумала.

— Он.., он как сломанное дерево. Помнишь, у нас на даче клен на развилке? Сук еще грозой отломило. Так и он. Пополам переломленный.

— Клен ты мой опавший, клен позеленелый. — Кравченко закурил сигарету, затянулся. Катя воззрилась на него с недоумением: он же никогда не курил!

Мещерский сел рядом с Вадимом, спросил:

— Сравнение точное?

— Черт! Черт вас возьми с вашими аллегориями! Я его видел на сцене — в костюме, морда вся намазана, балахон шикарный, в золоте весь. — Глаза Кравченко сузились от злости. — Царек весь из себя в на воротах. Обо всем рассуждал, мораль читал. Сукин сын!

— А второй, этот Данила?

— Он там ноль, понял? Он просто робот, марионетка — швыряет свое копье в цель заданную. Убивает не он, Сереженька, убивает этот сукин сын, этот Игорюша. Ты ж его голоса не слышал: «Убить эту женщину!» Нет, это не театр, это...

— А остальные? Эта Иродиада, например? — не унимался Мещерский.

— Она только тень своего Ирода. Умная тень, во всем СОЛИДАРНАЯ тень. Любовница, наверное, ею подстилка.

— А Саломеи? Кравченко умолк.

— Считай, что я их не видел. Только грим, понимаешь? Лиц я их не видел, только одинаково раскрашенные маски. Они... Парень здорово играет, танцует — мертвого проймет. Он профессионально занимался балетом, это сразу видно. А вот девушка...