Я опять принялась изучать застывшее на экране изображение.

— Самый модный маникюр — френч наоборот: не кончик ногтя с белой полоской, а лунка, — позавидовала Эдита. — Недавняя фенька. Может, попробовать найти мастерицу, сделавшую этот маникюр? Есть сайт, где женщины, занимающиеся ногтевым дизайном, толкутся, надо оставить там снимок и спросить, чья работа. Возможно, кто-то и подскажет.

— Ничего не надо, — протянула я.

— Почему? — удивилась Эдита. — Вероятно, незнакомка чья-то постоянная клиентка…

— Царапину на тыльной стороне кисти видишь? — остановила я Булочкину.

— Конечно. Очень приметная — глубокая, длинная. Но по ней модную красотку не вычислишь, — ответила Эдя. — Интересно, где она так поранилась?

— Задела рукой стеклянный столик, у которого был отбит край, — объяснила я. — Это Леся Столова. Вернее, теперь Каравайкина. Она при мне поранилась. И я узнаю ее маникюр.

— Я влюбилась в него! — воскликнула Леся, ломая пальцы. — Родители у меня были… э… экономные очень. Деньги тратить не любили. Я знала, что ничего мне не купят, и не просила. Но очень хотелось и платье новое, и конфет, и в кино пойти. А дядя Илья лучший папин друг, всегда мне подарки приносил. Один раз сказал маме: «Ксюша, у меня клиент в Пицунде, улечу туда на пару недель. Отпусти со мной Леську, она моря никогда не видела. Денег ни копейки не надо, будем жить у подзащитного дома на всем готовом. Я в суд утром уйду, а девочка пойдет на пляж». Мама обрадовалась. Она всегда в эйфорию впадала, если задаром что-то получала. Вот тогда все и случилось впервые… Я без Илюши жить не могла! Но потом…

Олеся заплакала и продолжала сквозь слезы:

— Несколько лет мы тайком встречались. И я почему-то дядю Илью меньше любить стала. Он иногда грубым может быть. К тому же все время о деньгах говорит, очень их любит. Потом родители газом отравились, и я стала их наследницей. Дядя Илюша, когда моим опекуном был назначен, сказал мне: «Скоро мы поженимся и уедем из России. Ты мне семь детей родишь! Деньги у нас есть и будут всегда. Фирма доход приносит».

Леся вытерла лицо руками.

— Я ему ответила, что пока не готова в брак вступить, еще очень молодая. И что о детях не думаю. И тут лицо у Каравайкина стало… нечеловеческое. Он меня схватил, сжал так крепко, что я дышать не могла, по щеке ударил и прошипел: «Ты маленькая …» В общем, плохими словами меня обозвал. Повторять их не хочу, буду говорить «тра-ля-ля» вместо гадостей. Ладно?

…Дядя Илюша начал материться, побил меня сильно. Его прямо трясло от злости.

— Ах ты неблагодарная тра-ля-ля! — орал Каравайкин. — Я, именно я, тра-ля-ля, все сделал, чтобы мы жили счастливо вместе, деньги получили. Думаешь, Владимир с Ксенией случайно отравились? Это же я вечером, когда твои скупердяи захрапели, тайно шланг заменил и дырку в нем проволокой провертел. А ты, тра-ля-ля, наследство захапала, мне «спасибо» не сказала. Егора по-хорошему убрать тоже следовало, и я ему объяснил: «Представляю интересы Леси, опекуном ее являюсь, и если ты разинешь пасть на ее законные деньги, мигом в прессу солью историю с Полиной Мотыльковой. Тебя тогда из института выгонят и ни в один другой вуз никогда не возьмут». Леська, тра-ля-ля, кто тебя единственной наследницей сделал? Я бы и бабку твою убил, но не успел, Елена сама на тот свет убралась, еще до Вовки. Очень мне не нравилось, что ты к ней да к брату-наркоману ходишь, жратву им таскаешь, и я решил непутевую бабу к работе пристроить. Нашел ей место в одном доме — полы мыть. Она туда поехала, шваброй по плитке повозила, водку из буфета сперла. Дома ее выкушала, и тю-тю. Мне потом хозяйка позвонила, сказала, что моя протеже оказалась с липкими лапами. К ним, мол, очень дорогое спиртное приклеилось, которое ее мужу на день рождения преподнесли. Я дамочке объяснил, что она благодарить должна вороватую прислугу. Сказал, что фальшак в подарок ее мужу подсунули. Или, того хуже, отравить его хотели. Потому что Елена водкой угостилась и на постоянное жительство на тот свет уехала. И после всего, что я для тебя, тра-ля-ля, сделал, ты, тра-ля-ля…