- Да вот, решил тебя навестить. Как ты, Тася?
- Как видишь, поправляюсь - спасибо моим милым старикам, ну и товарищам нашим тоже спасибо за поддержку.
* «Значит, ее не забывали, а я-то думал…»
- Только вот… - она тяжело вздохнула, - большое горе тут у нас… - Она достала из рукава кофточки платочек и вытерла набежавшую слезу. - Дед Мироныч вместе с бабкой сгорели.
- Как сгорели?!
- Пожар был у них… Оба сгорели, нету их теперь. А как он за мной ходил, ты бы видел, лучше родного. И вот теперь нет его…
Печаль тенью покрыла ее лицо, она плакала беззвучно, как и смеялась - одними глазами, только слезы большими градинами скатывались по щекам.
Я не знал, как ее утешить; да и надо ли было это делать?
После тяжелого минутного молчания Тася встрепенулась:
- Ну как там наши? Что нового в Чите?
Я ей рассказал обо .всех новостях, передал привет от товарищей и поздравил с наградой за ликвидацию банды.
Дед Евлампий сильно состарился за это время. Он встретил меня приветливо, неуверенно, по-стариковски, обнял сухонькими жилистыми руками, погладил по спине.
- А ты, паря, вроде бы раздался в плечах и на мерина больше стал походить. - Дед достал из кармана кисет, набил табаком трубку и, раскуривая, присел на крылечко.
- Садись, Федор, покумекаем малость, надоть кое-что обморо-ковать.
Тася с бабкой Акулиной звенели в избе посудой, готовя на стол. Я присел рядом с дедом и стал ждать, о чем начнет он «кумекать». Но он начал не сразу, а, затянувшись несколько раз, о чем-то глубоко задумался. Мне показалось, что он шепчет себе под нос, кивая при этом седой, кудлатой головой. Но прислушавшись, кроме чмоканья, я ничего не услышал. Наконец он заговорил:
- Ты к нам надолго?
- На неделю.
- По делам, аль так?
- Так. Вас проведать, отпуск недельный дали.
Он промычал что-то под нос и снова задумался.
- А что, деда?
- Ты понимаешь, Федя, хочу просить тебя об одном деле, хотя несподручно тревожить, коли ты не у делов.
- Я готов на любое дело, чем смогу, тем и помогу, - заверил я старика.
- Сумлеваюсь я по пожару у Зайцевых, не согласный я, что они сами погорели. А тот уполномоченный, что приезжал, - пьянчуга, сдается, несусветный! Ходил только бражничал, а не разбирательством занимался.
- Почему сомневаешься?
- Да штуковина тут одна меня под сомненье поставила. - Он проворно встал. - Ты погоди тут, я чичас. - И скрылся в сенцах.
Вышла Тася, пригласила обедать. Одновременно появился дед, держа в руке какую-то железку.
- Ты погоди, голубка, мы малость покумекаем и скоро будем.
- Деда, он с дороги, - предупредила девушка.
- Ничего, Тася, потерплю - дело, видать, интересное, - сказал я подруге.
Она присела с нами на крыльцо.
- Видишь эту штуку? - Дед протянул железку. - Это крючок. Я подобрал его на пепелище у Зайцевых, припоминаю, что он висел у них на дверях, им они запирались каждый раз, когда ложились спать. Ha-ко вот, посмотри на него.
Я взял. Крючок как крючок, самодельный, вот только разогнут почему-то.
- Сдается, что неспроста он выпрямился, - продолжал дед. - Помозгуй-ка, как он сам-то разогнулся? Кто-то же его выдрал?