Но вот из массы сражающихся выделяются кучки желтых пехотинцев, вероятно, остатки какого-нибудь другого разбитого полка.

Всадники в серых мундирах мчатся за ними, рубят, давят с криком: «Ляуда! Ляуда!»

Это пан Володыевский налетел на другую колонну. Но некоторые полки еще держатся, и победа может склониться на сторону немцев, тем более что у обоза стоят еще два нетронутых полка, которые можно сейчас же позвать на помощь, так как обоз поляки оставили в покое.

Вальдек, правда, совсем потерял голову; Израеля нет, потому что он послан с конницей, но Богуслав следит за всем и руководит ходом всего сражения. Видя опасность, он посылает пана Беса за нетронутыми полками. Пан Бес мчится во весь опор и через полчаса возвращается без шапки, с выражением ужаса и отчаяния на лице.

— Орда в таборе! — кричит он, примчавшись к Богуславу.

В ту же минуту на правом фланге раздается нечеловеческий вой. Показались толпы шведских кавалеристов; они мчатся в страшном смятении, за ними бегут пехотинцы без оружия и шапок, за ними мчатся обезумевшие обозные лошади с возами. Все это сломя голову мчится вперед на собственную пехоту. Через минуту все смешается, склубится; а между тем с фронта на пехоту мчится литовская конница.

— Гассан-бей ворвался в лагерь! — радостно восклицает пан Госевский и пускает последние два полка, точно двух соколов.

В ту минуту, когда эти полки ударяют на пехоту с фронта, собственный обоз налетает на нее с фланга. Последние колонны разваливаются, как под ударом молота.

От великолепной шведско-прусской армии остается одна громадная, беспорядочная толпа, в которой конница смешалась с пехотой. Люди давят друг друга, падают, бросают одежду и оружие. Это уже не проигранное сражение, это разгром, один из самых страшных за всю войну.

Но Богуслав, видя, что все погибло, решается спасти хоть себя и часть конницы.

С нечеловеческими усилиями он собирает вокруг себя несколько сот всадников и мчится вдоль левого крыла, по берегу реки.

Он вырвался уже из самого водоворота битвы, как вдруг сбоку на него налетает со своими гусарами другой Радзивилл, Михал-Казимир, и одним ударом рассеивает весь отряд.

Рассеянные всадники обращаются в бегство, поодиночке или небольшими кучками. Их может спасти лишь быстрота их лошадей. Но гусары их не преследуют, они уже ударили на главную массу пехоты, которую громят все другие полки. И пехота бежит, как испуганное и рассеянное стадо диких коз.

Богуслав, на вороном коне Кмицица, мчится как вихрь; напрасно пытается он криками собрать вокруг себя хоть несколько десятков людей. Никто его не слушает, каждый мчится, спасая себя и радуясь, что вырвался из резни и что впереди не видно неприятеля.

Напрасная радость! Едва промчались они с тысячу шагов, как вдруг впереди раздался страшный вой и серая туча татар показалась со стороны реки, где она скрывалась в засаде.

Это был Кмициц со своим чамбулом. Отступив с поля, когда неприятельская конница ринулась в воду, он вернулся теперь, чтобы преградить путь убегавшим.

Татары, видя, что всадники мчатся врассыпную, сами рассыпались, чтобы удобнее было их ловить. Началась убийственная погоня. По два, по три татарина набрасывались на одного рейтара, и рейтары почти не защищались, а чаще всего протягивали рапиры рукояткой вперед и молили о пощаде. Но ордынцы, видя, что увести всех пленных невозможно, брали только начальников, за которых надеялись получить выкуп; простым солдатам просто перерезывали горло, и они умирали, не успев даже крикнуть: «Gott!» Тех, которые продолжали бежать, кололи сзади ножами; тех, кого не могли догнать, ловили арканами.