Бабинич позвал Сороку и сдал ему пленника, а потом быстро подошел к Володыевскому.

— Довольно! — сказал он. — Лучше сто раз погибнуть, чем жить в постоянной тревоге и беспокойстве. Вот теперь, когда Рессель рассказывал об этих девушках, мне показалось, будто меня обухом по голове хватили…

Пан Володыевский ударил рукой по сабле:

— Да, надо кончить!

У гетманской квартиры послышались трубные сигналы. Потом они раздались во всех литовских полках. Через час войско уже выступило в поход. По дороге их встретил посланный от хорунжего Беганского с известием, что удалось захватить несколько рейтар из большого отряда, который по эту сторону реки забирал у крестьян лошадей и телеги. Их опросили, и оказалось, что обоз и все войско на следующий день, в восемь часов утра, оставит Простки и что приказания уже отданы.

— Слава богу! Вперед! — сказал пан подскарбий. — К вечеру этих войск уже не будет!

Послана была орда с предписанием мчаться сломя голову и занять дорогу между войсками Вальдека и прусской пехотой, шедшей ему на помощь. За ордой двинулись рысью литовские полки, и они почти поспевали за ордой.

Кмициц пошел со своим чамбулом впереди и мчался с ним во весь опор. Дорогой он наклонялся в седле, бился головой о конскую шею и горячо молился:

— Не за мою обиду помоги мне, Господи, отомстить, но за обиды, причиненные отчизне! Я грешник, я не стою твоей милости, но сжалься надо мною и позволь мне пролить кровь этого еретика!.. А за это даю обет поститься и бичевать себя в этот день каждую неделю, до последнего дня моей жизни.

Затем он поручил себя покровительству Пресвятой Девы Ченстоховской, за которую проливал свою кровь, покровительству своего патрона и только тогда успокоился. Он почувствовал, что в него вступила какая-то великая надежда, что все члены его полны такой необычайной силы, перед которой все должно пасть во прах.

Ему казалось, что за спиной у него выросли крылья. Радость вихрем охватила его, и он мчался впереди своих татар, так что искры сыпались из-под копыт его коня. А за ним, пригнувшись к шеям лошадей, мчались тысячи диких воинов.

Волна остроконечных шапок колыхалась в такт лошадиному бегу, луки раскачивались за спинами…

Сзади до них долетал глухой шум литовских полков, подобный шуму бегущей реки.

И они летели в эту чудную звездную ночь, точно стая хищных птиц, которые издали почуяли кровь.

Они миновали поля, рощи, луга и, наконец, когда диск луны побледнел, замедлили ход и остановились для отдыха. Простки были в расстоянии немецкой полумили.

Татары стали кормить коней ячменем из рук, чтобы они набрались сил перед битвой.

Кмициц, пересев на запасного коня, поехал дальше осмотреть неприятельский лагерь.

Через полчаса он столкнулся с тем пятигорским отрядом, который пан Корсак послал на разведки.

— Ну что? — спросил Кмициц хорунжего. — Что слышно?

— Не спят и гудят, как пчелы в улье. Они бы уже выступили, но возов не было, — ответил хорунжий.

— А нельзя ли откуда-нибудь поближе увидеть лагерь?

— Можно, вон с того холма, прикрытого кустами. Лагерь там, внизу, у реки. Вам угодно посмотреть?