— А что за люди у Кмицица?

— Дворовые из Водокт говорят, что казаки. Он, верно, снюхался с Хованским или Золотаренкой. До сих пор был только разбойником, а теперь стал изменником…

— Как же он мог привести сюда казаков?

— Первый попавшийся отряд мог их остановить.

— Во-первых, они могли идти лесом, а во-вторых, мало ли наших магнатов со своими казаками разъезжает… Кто их отличит от неприятеля?

— Он будет защищаться до крайности; это храбрый, решительный человек, но наш полковник сумеет с ним справиться.

— Бутрымы тоже поклялись, что он не уйдет отсюда живым, хоть бы для этого им пришлось всем лечь костьми.

— Если мы его убьем, то с кого требовать вознаграждения за убытки? Лучше поймать его живым и отдать в руки правосудия.

— Не время теперь о судах думать, когда все потеряли голову. Разве вы не слышали, что нам предстоит еще война со шведами?

— Господи, спаси и сохрани! Московская сила, Хмельницкий! Шведов только недоставало, тогда уж придут последние дни для Речи Посполитой.

Вдруг Володыевский, ехавший впереди, повернулся к ним и сказал:

— Тише, Панове!

Шляхта умолкла, вдали показался Любич. Через четверть часа они подъехали не дальше чем на полверсты. Все окна были освещены, а на дворе виднелась масса вооруженных людей и лошадей. Нигде не было стражи, не было принято никаких предосторожностей. По-видимому, Кмициц был слишком уверен в своей силе. Подъехав ближе, Володыевский сразу узнал казаков, с которыми ему пришлось не раз воевать, сначала при жизни великого Еремии, а потом под начальством Радзивилла, и пробормотал:

— Если это неприятельские казаки, то этот бездельник хватил уж через край.

Он остановил свой отряд и стал присматриваться. На дворе была страшная суета. Одни казаки держали зажженные факелы, другие бегали во все стороны: то входили в дом, то опять выходили, выносили вещи, укладывали тюки на телеги; другие выводили лошадей из конюшен, скот из сараев; со всех сторон раздавались крики, приказания. Вся эта картина напоминала переезд арендатора в новое имение.

Христофор, старший из Домашевичей, подъехал к Володыевскому.

— Пан полковник, — сказал он, — похоже на то, что они хотят весь Любич уложить на телеги.

— Не вывезут, — ответил Володыевский, — не только Любича, но и своей шкуры. Я совершенно не узнаю Кмицица: ведь он опытный солдат, а нигде не поставил стражи.

— Он уверен в своей силе; у него, должно быть, будет более трехсот человек. Если бы мы не вернулись, то он мог бы среди бела дня проехать с возами через все деревни.

— Хорошо! — сказал Володыевский. — А есть ли еще другая дорога к дому или только эта одна?

— Только эта, а дальше пруд и болота.

— Это хорошо! Сойдите с лошадей!

Шляхта поспешила исполнить приказание; затем, образовав длинную цепь, она окружила дом со всех сторон.

Володыевский с главным отрядом подошел к воротам.

— Ожидать команды! — сказал он тихо. — Не стрелять, пока не прикажу!

Лишь несколько десятков шагов отделяли шляхту от ворот, когда их заметили со двора. Несколько человек сейчас же вскочили на забор и, перегнувшись через него, стали всматриваться в темноту, а грозные голоса спросили: