Овсень вздохнул…

Со стороны послышались тяжелые звуки лосиной поступи. И великан Улич, ждущий там, где оставил его Овсень, тоже начал переступать широченными копытами, под которыми звучно хрустели уже остывшие угли. Овсень встал. К нему направлялся, ведя на поводу своего Верена, стиснувший зубы и возбужденно красный, словно только что из баньки вышел[42], десятник стрельцов Велемир. Овсень хорошо знал, что люди, которые краснеют от возбуждения, хороши в бою. Те, что бледнеют от гнева, обычно трусоваты, и в сотню к себе таких он старался не брать. Велемир всегда легко в краску бросался. И в бою всегда был хорош, хотя не всегда умел собой владеть. Но это, как думал Овсень, от молодости, и с годами может исправиться. А если не исправится, то уже дело сотника поручать парню только такие дела, где он сорваться не сможет. Главное, чтобы не сорвался раньше времени и жизнь не потерял, как часто случается с молодыми…

Молодой десятник, оказавшись рядом, сначала взглядом ощупал пепелище и при этом болезненно морщился, ожидая, видимо, что-то увидеть, что может ударить его в дополнение к уже полученному удару, потом только, оставив повод лося свободно свешенным, подошел к Овсеню. Лоси – животные умные, они беду чуют и не уйдут от людей в такую пору, потому как боятся, что беда общая и на них перейдет. Тем более, когда остались вдвоем, будут спокойно людей ждать, привычно устало опустив рогатые головы. А как их не опустишь, когда на голове такую тяжесть в виде рогов носишь – одновременно и украшение, и оружие…

– Своих, стало быть, не нашел… – уже по лицу понимая ответ, сказал все же Овсень.

– Никого… Живых… Отец с матерью убиты… Сгорели со стрелами в груди… Стрелы и правда похожи на урманские. Такие крылатые наконечники куют урмане да свеи… Луки слабоваты, так надеются, что наконечник сильнее ударит… А сестренку с братом не нашел. Или сбежали, или в полон погнали…

Сказанное десятником было давно известно… Дикие урмане или шведы, если нападали на селения или укрепления бьярминских русов или стойбища сирнан, что время от времени случалось, детей и молодежь обычно уводили в плен, чтобы продать в хазарское, чаще всего, рабство. Иногда и дальше продавали, в Хорезм или в Византию, откуда к скандинавам тоже прибывали работорговцы. Для них молодые люди тоже были добычей, на которой можно хорошо заработать. Людей постарше, которым жить осталось недолго, или убивали, или калечили без всякой жалости, чтобы не надумали потом отомстить. И это вызывало волну гнева против всех скандинавских дикарей, и потому при каждом нападении полуночных незваных гостей жители и воины стремились драться до последнего издыхания, ни на что не надеясь. В коренных землях русов и словен были города, там добыча была и другая. В Бьярмию же отправлялись обычно только за пленниками. Укрепления, имеющие рати, как правило, умело отражали все нападения и могли большей частью прикрыть селения людей не ратных, что находятся поблизости. Дальние же селения и стойбища были судьбе и Родомыслу[43] предназначены. Но и это случалось тогда, когда дикари приходили недостаточными силами, и княжеская рать оказывалась вовремя на месте. В этот же раз, наверное, и силы дикарей были значительными, и так получилось, что сотник Овсень со своей сотней задержался в походе по сбору дани. Впрочем, не исключено, что урмане располагали данными и именно за этой данью и прибыли. Иначе почему же они сразу напали на Куделькин острог, где могли встретить серьезное сопротивление. Могли бы и по более беззащитным стойбищам сирнан пройтись.