— Подожди! — крикнула она уносившейся вниз Ярушке. — Я ж дороги не знаю!

— Так догоняй!

Она догнала ее уже на длинном открытом мосту, увитом лилово-красными цветами, и только затем оказались в основной части дома.

— Ты чего такая пуганная? — смеялась Ярослава. — Светелка моя — в легкой части дома, в ней гости живут разные… И не все они люди в том виде, к какому ты привыкла. Вот для того, чтоб они в мир живых не перебирались, и придумала бабушка этот мост.

— А зачем ты сейчас там живешь?

Ярослава остановилась. Строго посмотрела на Катю:

— Там силы больше, книги лучше запоминаются, — Ярослава приглушила голос, доведя его до зловещего шепота, — особенно ночью.

Катя побледнела.

Ярушка посмотрела ей в глаза и снова расхохоталась:

— Да не пужайся ты так! Шучу я! Шучу…

И выскочила на крыльцо, громко топая по дощатому полу.

Катя выскользнула за ней, спиной почувствовав, как сжимается за спиной пространство.

Отбежав несколько шагов от крыльца, она оглянулась: перед ней стояла обыкновенная деревенская изба, только на высоких сваях-столбах — четыре окна по фасаду, с кровлей, изукрашенной кружевами. Хороший, добротный дом. Ни тебе двух этажей. Ни перехода с лилово-красными кружевами.

— Чудеса, — прошептала она.

Ярушка нетерпеливо топталась за калиткой:

— Чего встала, побежали уже!

Катя вертела головой, стараясь запомнить все до мелочей, но глаза не успевали фиксировать все, что попадалось: вот ребятишки в одних перепачканных золой рубашонках, упругой веточкой дразнили гусят, те сердились, верещали, пытаясь щипнуть за пятки. А ребятишки заливисто хохотали, пока из-за распахнутых соседских ворот величественно и важно не выплыла гусыня. Тут уж малышня пискнула и бросилась врассыпную, отбиваясь от мамаши ветками, пока на не загнала их в крапиву.

По середине дороги, мальчишки-подростки везли на низкой повозке огромную бочку с водой, покрикивая:

— Во-оду везем! Кому во-оду надоть!

За ними, словно стайка воробьев, торопилась местная мелюзга, готовая броситься на помощь и отвоевать в честном бою право подать ковш чистой воды конному всаднику: тот, чинно позвякивая кольчугой, выводил лошадь со двора.

Катя прищурилась, ослепленная то ли бликами воды, то ли блеском начищенных до зеркального блеска доспехов.

— Ярослава! — окликнул их. — Подь сюды!

Ярушка подбежала:

— Здравия тебе, дядя Степан.

— И тебе добра, — он наклонился к Ярушке, почти на ухо прошептал: — бабушка твоя не дома, что ль?

Ярослава отрицательно качнула головой. Воин вытащил из сумы, прикрепленной к седлу коня, сверток:

— На, ей передай. Кажи, от меня, для закладки. Поняла ли? — Ярушка кивнула. — Ну, ступай!

И он, ласково потрепав подошедшего пацаненка, вскочил в седло, направив лошадь в сторону широкой центральной улицы.

Ярушка, проводив его взглядом, тихо бросила Кате:

— Погоди тут, — а сама бросилась со свертком в дом.

Катя осталась одна.

Как новая достопримечательность.

Ее тут же обступили ребятишки:

— А ты кто такая будешь?

— Я? — Катя растерялась. — Сестра Ярушки.

— А сестра у нее Марьюшка, знаем ее. Ты — не Марьюшка, — донимал вопросами рыжий конопатый пацан.