– Что со мной? – прошипела Рысь, точно и в самом деле разъярённая кошка: оставалось только выгнуть спину дугой и выпустить когти… то есть обнажить клинки. – Как смел он так разговаривать с рыцарем Храма?! Как смел он…

– Рысь, – перебил её некромант. – Успокойся, пожалуйста. Я уже сто раз говорил тебе, что никакой я не рыцарь Храма, но ты мне упорно не веришь. Так что угомонись. Эбенезер меня не задел ни в малейшей степени. Пусть говорит. Ему сейчас скверно… от своих, похоже, ушёл, а к кому прибиться, не знает. Магия моя его пугает, вот и…

– Как скажет рыцарь Храма, – сдержанно поклонилась Рысь.

– Лучше расскажи о себе, – попросил Фесс. – В Ордосе часто говорили о Храме, но никто никогда там не бывал и не мог толком ничего сказать…

– Рассказывать о Храме рыцарю Храма? – усмехнулась Рысь. – А, понимаю, понимаю. Конечно, одан совершенно прав. Всякий, ловко машущий мечом, мог назваться стражем. Разумеется, проверка необходима. Я права? – И она с надеждой заглянула Фессу в глаза – ну точь-в-точь примерная ученица, от которой любимый учитель ждёт в очередной раз отличного ответа, в назидание всему остальному классу.

– Я здешняя. Родилась и выросла в Эгесте, это мой родной город. Родители… родители умерли. Давно уже. – Глаза Рыси нехорошо блеснули. – Инквизиция. Мама занималась «недозволенной волшбой». Её сожгли. На площади. Я смотрела. Нас заставили смотреть. Папа… его потом арестовали за пособничество. Не сожгли, сослали на галеры. Что с ним стало – не знаю. Никогда его больше не видела.

Глаза Рыси были сухи и блестящи, голос – холодным и спокойным. Огонь, вспыхнувший в ней не так уж и много лет назад, ещё не выжег дотла её душу.

– Нас – меня, старшую, двух братиков и меньшую сестричку – отдали в приют. Славное было место, скажу я тебе, одан. Милое да славное, такого и в страшном сне присниться не может.

– Обращались плохо? – осторожно спросил Фесс, ожидая услышать что-нибудь о скверной еде и регулярных порках. Однако Рысь только усмехнулась – криво, нехорошо, злобно – и покачала головой.

– Нет, одан рыцарь, знаю, о чём ты сейчас подумал… кормили нас на убой, и пальцем нас там ни один монах не тронул. Собственно говоря, там и монахов-то не было. Странные такие личности в серых плащах, на инквизиторов смахивают, но не инквизиторы. И… ко-гда я сказала, что кормили на убой, то это значит не только что от пуза жрать можно было. В еде никто не ограничивал. Ешь и пей хоть весь день, слова никто не скажет. Ни тебе молитв, ни занятий. Делай что хочешь. Малышам, помню, это очень даже понравилось. Играли целыми днями, носились как угорелые… Мало кто из нас, старших, понимал, в чём тут дело…

Она сделала паузу. Фесс, заслушавшись, ждал продолжения.

– Так вот, одан рыцарь, оказалось, что и на самом деле заправляет там какой-то сверхтайный орден. Не знаю уж, какую магию практикуют его адепты, но… но детей там приносили в жертву. И приносят до сих пор.

– Что-о? – вытаращил глаза Фесс. – В жертву?! Детей?..

В принципе жестокая и циничная некромантия человеческие жертвоприношения допускала. Магия крови, самая мощная и самая запретная из известных Древним. Для того чтобы остановить большую беду – да, могли пожертвовать и ребёнком. Даэнур рассказывал о давно ушедших в небытие странах, где ритуальная жертва делала несчастного ребёнка богом. Его родителям оказывались царские почести. Но это – только в том случае, если исчерпаны все остальные средства. Так учила некромантия. Совесть и чувства самого Фесса с этим как-то не соглашались. Но чтобы детскими жертвоприношениями занималась Святая Инквизиция… или некто с её ведома и согласия – знали ведь отцы-экзекуторы, куда посылать осиротевших детей ведьм и прочих врагов рода человеческого, значит, не могли не догадываться о том, какие дела там творятся.