«Два». Путешествие на чужбину под командой этого раздраженного взяткодателя, который и сюда приезжал, спрашивается, с какой целью? Капитан дальнего плавания, несомненно, и после войны посещал иностранные порты. А если и не посещал, то его люди посещали. Тут Инна Матвеевна поставила жирный вопросительный знак.
Далее, под цифрой «три», был Гебейзен — так называемый «антифашист». Но разве мало мы знаем случаев маскировки, да еще какой! История с Палием ничего еще не доказывает. Известно, что фашисты держали в своих застенках и преданных им людей, дабы впоследствии внедрить таких в советское общество. Вопросительный знак.
(Надо отметить, что в разработке своего документа, или, иначе сказать, в процессе своей стряпни, варя кашу, Инна Матвеевна ни на чем решительно не настаивала, она лишь как бы всего только задавала вопросы, сама сомневаясь и мучаясь, как надлежит человеку, который никак не подготавливает чье-то мнение, а обдумывает, страшась и брезгуя той бездной, которая открывается перед ним совсем близко.)
За четвертым номером была жизнь сына попа — Богословского, с его частыми и неоправданными посещениями лагеря немецких военнопленных. Тут Горбанюк приврала в весьма, разумеется, осторожных выражениях. По ее сведениям, покойный Николай Евгеньевич некоторое время был в окружении, хоть ему удалось тщательно этот «факт» скрыть. И посолила она кашу тут тем, что будто бы незадолго до смерти Богословского попросила уточнить эту деталь, важную в его личном деле. Он же смутился до крайности и умолил о некоторой отсрочке для написания докладной записки или объяснения. Пойди ищи, проверяй мертвого!
Далее, за соответствующими порядковыми номерами, были поименованы и профессор Щукин с его «дамой» и туманным прошлым в столицах, с фактами, указанными в фельетоне, с некоей «бесценной» библиотекой, приобретенной неизвестно на какие средства, и Александр Самойлович Нечитайло, пригретый Устименкой только потому, что «натворил он немало» в Москве, а чего именно натворил — следует органам разобраться со всей суровостью и объективностью, и, конечно же, Вагаршак Саинян…
Тут «паркер» Инны Матвеевны расписался вовсю. Странные, ничем не вызванные поездки сына репрессированных родителей Саиняна во время войны на фронт — как следовало понимать? Не желанием ли Саиняна найти контакт с разведкой противника? Не мечтой ли отомстить таким образом за ликвидацию группы врагов народа, в которой орудовали старшие Саиняны? А его взаимоотношения с профессорско-преподавательским составом во время учебы? Его столкновения с лучшими институтскими кадрами, с золотым фондом, с такими людьми, как недавно скончавшийся на своем посту Иван Иванович Елкин? (О смерти Елкина Горбанюк прочитала в газете, а о столкновениях с ним проведала в бытность тут Веры Николаевны, которая многим делилась с Инной Матвеевной. Да и опять же, что спросишь со второго покойника?) Далее последовала Любовь Николаевна Габай. Что ж, деятель она, по всей вероятности, энергичный, но на кого работает эта энергия покинувшего свой пост врача? Покинувшего и устроившегося тут, под крылышком того же Устименки. Ее штрафы, опечатывания, непрестанное дерганье торговой сети, ее голое администрирование без учета местных обстоятельств, ее акция по закрытию рабочей столовой на фанерной фабрике — как это понять? Коллектив предприятия остался без горячей пищи. Кому были адресованы упреки? Нет, не так должен работать