— Номер для срочной связи, — напомнил Джордж, вернувшись на крыльцо.

— Есть.

— Деньги про запас.

— Есть.

— Я позвоню из Майами. Если рейс задержат, позвоню из аэропорта. — Джордж через плечо Джоны поглядел на свой дом. Ханна отказалась попрощаться с отцом. — Скажи ей, что я ее люблю.

— Скажу.

— Скажи ей, что люблю ее, понял? Скажи, что я все еще часто вспоминаю ее мать.

— Я скажу ей, что ты ее любишь, — пообещал Джона.

Джордж навалился на входную дверь, словно цепляясь за корму отплывающего судна. Он бы вошел в дом, он бы поднялся в комнату дочери, он бы просил прощения за то, что пытается жить своей жизнью, за смерть Венди, за то, что ему не хватает терпения, за то, что он пьет. В чем-то он вправду был виноват, в чем-то не был, отделить одно от другого не мог, так все в нем и перегнивало.

Джордж развернулся и пошел к машине.

Колеса завертелись, пробуксовывая, наконец сила трения вступила в свои права, автомобиль начал разворачиваться по дуге, длинноносому «линкольну» удалось это проделать лишь в три приема, тормозя и снова газуя. Визжала на снегу, чуть ли не крошась, резина. Джона смотрел вслед: вот уже автомобиль на углу, просигналил, прощаясь, и скрылся. Он еще постоял, прислушиваясь к тишине. Потом вернулся в дом разбираться с ужином.

Пиццу, которую они обычно заказывали, не брались доставить — не могли пробиться через снежные заносы. Тот же ответ он получил в китайском ресторанчике, в мексиканском, в тайском. Поджарит яичницу. Насыщенные холестерином каникулы.

Запах жареного лука выманил в кухню Ханну. Она присела за стол, поджала ноги под ночную рубашку — предпочитала именно такой наряд, когда соглашалась снять с себя джинсы и халат. В студенческую пору не укладывалась, как все, в постель, нацепив растянутую футболку и трусы, а наряжалась в викторианскую ночнушку с оборочками — призрак Офелии, да и только.

— Привет, — улыбнулся ей Джона.

Ханна старательно заправляла за ухо выбившуюся прядь.

— Будешь яичницу?

— Ладно.

Однако есть не стала, только следила, как он ест.

— Хочешь что-то другое? Супу?

Она потыкалась в тарелку и не ответила.

Джона составил посуду в раковину.

Без Джорджа, наполнявшего дом своим эго, их словно погребло покровом тишины, отгородило от всех, будто в космическом корабле или в сибирской юрте. Джона пообещал себе съездить с Ханной в кино, когда расчистятся дороги. Они поиграли в «Скрэббл», но Ханна все время отвлекалась. Болтала что-то о будущем, смесь нумерологии с астрономией, нахваталась из псевдонаучных телешоу. Как бы у нее приступа не случилось, встревожился Джона. Если понадобится помощь — в такую погоду…

Игру они бросили на полпути. Джона видел, как Ханна борется, подавляя неверные мысли, допуская только те, которые следует допускать. Наконец пожала плечами, давая понять, что сдается.

Джона отошел к камину, взял фотографию Венди с маленькой Ханной в чем-то вроде слинга. В левом верхнем углу отметился Джордж — пальцем, частично перекрывшим объектив.

За спиной Джоны сонный голос Ханны:

— Я тебя люблю.

Он не ответил. Она захрапела.

Собравшись с силами, Джона отнес ее наверх.