Сталь ножа вошла собаке в левый бок, но остановить не смогла. Пес сбил человекообразного с ног, зубы лязгнули у самого горла. Горячая кровь хлынула Ваньке на руку. Ему стало страшно… оскаленная пасть с мощными клыками была прямо напротив лица. Давила сверху сорокакилограммовая тяжесть. Он выдернул нож и ударил еще раз. Клыки сомкнулись снова. И снова в воздухе. Шерсть пса быстро темнела от крови… третий удар ножа. В глазах овчарки появилось новое выражение. Прапорщик этого не заметил, он понял только, что победил. Жалобный визг зазвучал над поляной. И столько в нем было тоски…
— Друг! — раздался тревожный женский голос. — Ты что, Дружок? Что случилось? Дружок, ты где?
Голос звучал, казалось, совсем рядом. Ванька столкнул с себя тело собаки. Руки скользили по гладкой и скользкой от крови шерсти.
— Дружок, Дружок… ты где?
Пес скулил. Ванька встал на четвереньки и поднял голову над плотной волной тумана… Женщина вскрикнула. Она стояла на крыльце в белой ночной сорочке, темная шаль наброшена на плечи. Их разделяло метров двадцать… Убийца выпрямился. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Глаза в глаза.
Она опрометью бросилась в дом. Ванька вышел из ступора — и за ней. Он даже забыл вытащить из тела собаки нож… Баба сама шагнула ему навстречу. В руках — переломленная двустволка и картонные цилиндры охотничьих патронов. Она смотрела на набегающего мужика большими серыми глазами и пыталась вставить гильзы в патронники… А вот хер тебе! Ванька схватился левой рукой за стволы. Снова встретились глаза. Ужас и растерянность в одних — наглость и торжество в других.
Ванька рванул ружье. Она держала крепко. Во вцепилась, сука! Вместе с ружьем женщина вылетела на улицу, покатились по ступенькам патроны… Она упала, и Колесник ударил грязным ботинком в висок. Русая голова мотнулась, ружье выпало. Он спокойно нагнулся, поднял ружье, защелкнул затвор. Баба на четвереньках ползла в сторону. Ну, нет! Этот номер не пройдет, тетя. Тебе, как в той песне, некуда больше спешить.
Колесник занес приклад над головой.
А на рассвете в устье Невы вошла Черная Галера. Двадцать пар весел вздымались, роняя капли, и одновременно опускались в серую невскую воду. Низкий борт летел над мелкой волной, пенился бурун под форштевнем. Встречное течение заставляло гребцов напрягать все силы. Пьяный комит[5] на юте надрывался в хриплой ругани на незнакомом языке. С нока реи низкой фок-мачты смотрел на питерские берега висельник. Черный, поклеванный птицами, распухший язык широко раздвигал губы и придавал ему залихватский вид. В петле мертвец болтался давно, его ботфорты побелели от соли.
Черная Галера поравнялась с Петропавловкой. Стоя у окна своего кабинета, Семен Фридман взволнованно смотрел на нее. Дуче ждал ее долго, очень долго. Он помахал рукой, и комит на юте отсалютовал ему бутылкой рома. Весла вздымались, висельник показывал язык, тускло пробивались сквозь патину бронзовые буквы названия галеры: TERROR.
Дальнозоркий Семен присмотрелся к повешенному и вдруг узнал в нем Очкарика. Этого не могло быть! Но именно наглая морда Очкарика покачивалась в такт взмахам тяжелых весел. Как же он там оказался?