Семен улыбнулся. Не все потеряно, двуногие, не все! Его взгляд упал на лежащую бутылку. В ней еще оставалась водка. Это кстати. Семен встал, поднял бутылку. В «Смирновской» оставалось еще граммов сто. За вас, УБОГИЕ! Он отсалютовал рукой с бутылкой. В другой все так же сжимал гранату. Так держат бутерброд на закусь. За вас, твари! За вас, УБОГИЕ!
Водка прокатилась по пищеводу легко. Терминатор выдохнул, засмеялся. Если бы граната не была нужна для дела… он бы откусил кусок чугуна. Он был убежден, что может это сделать. Р-раз! И крепкие зубы вгрызаются в чугунину, легко крошат кору рубашки. На белоснежной зубной эмали не остается даже царапины. А зубы уже откусывают мягкое, нежное тело тротиловой начинки. Она тает во рту. Райское наслаждение. Терминатор жует, перетирает чугунную крошку, жмурится от удовольствия. Но фенька еще нужна. Ей предстоит короткая, но блестящая жизнь. Вспышка сверхновой в грохоте и пламени, в стремительном разлете тридцати двух осколков, в визге рикошетов.
Нет, фенька нужна, Терминатор закусывает сигаретой. Он опускается на смятую простыню, аккуратно кладет гранату на то место, где она лежала, в продавленное ею ложе. Через минуту-две водка уже начинает действовать, приходит удивительная четкость мысли. Продольные и поперечные борозды на теле феньки приобретают резкость и глубину. Хиросима, — шепнут губы под густыми усами а-ля Руцкой. Блестят глаза. Хиросима. Это как название партитуры. Исполняет Терминатор с гранатой. И заключительное стаккато на «Зиг-Зауэр». И вой скорых за кулисами. И визг хирургической пилы. И шлепок отрезанной ноги в белый эмалированный таз.
Терминатор ложится на спину, в глазах отражается вспышка сверхновой. Он вспоминает, как в пьяном отчаянии хотел разбить протез. Раздолбать, разломать на куски это хромированное швейцарское чудо. Продукт сочетания традиционной механики, прецизионной гидравлики, новых космических материалов и технологий, стоимостью больше новеньких «жигулей». С гарантией безотказной работы в течении десяти лет. Собирался разбить, но не разбил. Это перст судьбы. Значит, даже в своем отчаянии знал, что еще не конец. Что все впереди. Черная Галера ушла. Но он здесь. И он не собирается сдаваться.
Они нашли тротил и решили, что обезоружили его. Э, нет, господа товарищи! Как там пел этот вертухай по телефону? Вы, дескать, одинокий, больной человек. Приходите к нам… Ну-ну, ждите. Приду. Когда я приду, поймете, кто больной, а кто нет. Как он там пел? Мину на Расстанной, сорок мы обезвредили… На Гражданке тоже. Твари! Это Финт сдал, больше некому. Достать бы козла, взять за глотку. Только он знал адреса. И сдал. И заряд на Расстанной, сорок, и на Карпинского, десять.
Стоп! Стоп… Адрес на Карпинского чекист не сказал. Ну-ка, Семен, вспоминай, что он сказал… так-так… Он сказал… На Гражданке. Вот как он сказал: на Гражданке! Ни номер дома, ни название улицы он даже не упомянул. Почему? Они ведь любят блеснуть своей осведомленностью, любят… Так почему? Чекист даже про то, что они засекли звонок, влепил в открытую. Вы же, говорит, с Московского вокзала звоните. А адресок второго заряда не сказал… на Гражданке… Они не знают! Финт не сдал заряд на Карпинского. Не сдал. Иначе чекист обязательно бы сказал. У них вся тактика была на этом построена: показать, что они знают все! Шестьдесят кило взрывчатки в Первомайском, заряд на Расстанной, сорок и… на Гражданке. Они не знают!