Что ж, Хельги умел перенимать руль при встречном ветре. Он пошире расставил ноги, приноравливаясь к ритму качки, отзывавшемуся размеренным трепетом правила… И пропал куда-то накинувшийся было страх, оставив лишь ощущение радостного и любимого дела. Того единственного дела, ради которого стоило появиться на свет. Если бы сейчас Хельги спросили, что он хотел бы делать всю жизнь: сражаться, как отец, добывая бранную славу, или водить по морю корабли? — сын воина сгорел бы со стыда, но ответил без колебания: водить корабли…

Он был согласен стоять здесь на ветру до самого Свальбарда, без смены и без еды, и Ракни мог просыпаться и говорить ему всё что угодно… Оттар сперва, на всякий случай, держал ладонь на руле, потом убрал её. Хельги и не заметил когда.

Корабль — это ведь не просто доски и брусья, пущенные по волнам. Кто лежал на палубе, согретой солнечными лучами, и грёб обледенелым веслом, доверяя свою жизнь кораблю, тот привыкает чувствовать его тело как собственное, если не острей. Но правило, колеблющееся в ладонях, дарует совсем особое чувство. С ним рождаются: кому не дано, тому уж и не дано. Есть люди, отведавшие мёда поэзии, и есть неспособные стать скальдами, как бы им того ни хотелось.

Хельги слился с кораблем в одно существо, став его слухом, зрением и умом. А правду молвить, у конунга был отличный корабль. Премудрые строители сшили его еловыми корешками, и Хельги видел, как упруго дышали, прогибаясь, увенчанные щитами борта. Хельги взялся бы спорить, что борта были из ясеневых досок; он ходил на кнарре Кетиля, дубовом и вдобавок сбитом гвоздями, и ему совсем не понравилась натужная дрожь, с которой крепкое судно напролом шло сквозь гребни… Олень был совсем не таков. Он перетекал с волны на волну, гибкий, как ныряющий кит, он принадлежал морю, и море принадлежало ему…

— Пусти, — сказал Оттар. — Хватит с тебя. Хельги отдал ему руль и сел на палубу, прячась от ветра. Его словно разбудили посреди счастливого сна, и было очень обидно. Обидней, чем тогда в Финнмёрке, когда Оттар дал ему подержать свой меч и потом спрятал его обратно в сундук…

По команде Оттара люди перетянули парус, и корабль, повернув, опять зашагал по серым ступеням волн. Оттар ненадолго оторвал взгляд от моря, посмотрел на Хельги и сказал:

— Ты, верно, заметил, что во всех переделках Ракни сам берётся за руль. Он даже мне не доверяет корабль, когда начинается настоящее дело.

Хельги молча кивнул… и неожиданная мысль заставила его вздрогнуть, словно рука, тяжко опустившаяся на плечо: нет, не утонул дед Виглаф, пропавший много зим тому назад!.. У деда был корабль не хуже, чем этот, и сам он знал о море не меньше, чем Ракни и Оттар, вместе взятые. Он не мог утонуть!..

Свальбард открылся перед ними как-то слишком уж обыкновенно. Так, словно это был тот безымянный остров на середине пути или любой другой, затерявшийся в сумраке моря. А вовсе не таинственная земля на самом пороге Страны Великанов!

Первыми, как водится, изменились волны: стало видно, что они шли не из открытого моря. Потом точно щит исполина заслонил корабль от северного ветра. Спавших растолкали, и все молча смотрели вперёд, ожидая появления земли.