Вскрывал ящик сам Пал Палыч, а мы, обступив его стол, с любопытством ждали ответа на вопрос, который всех нас мучил: «Что же там такое?»

Посылка была упакована так, как только Кащей мог упаковать свою смерть. В деревянном ящике лежал комок ваты. В вате оказалась картонная коробка, в ней снова комок ваты, а в этом комке закатана хорошо запечатанная двухсотграммовая баночка с наклейкой, на которой красивыми буквами было выведено: «Наш полярный мёд».

Мы ожидали самого невероятного, но только не мёда из‑за Полярного круга.

На остров в Ледовитый океан немедленно побежало письмо с требованием подробностей. Вместо подробностей мы получили пакетик семян и коротенькую записку, которая напустила ещё больше тумана в дело, и без того тёмное.

Ребята писали, что у них по всему острову разрослась какая‑то высокая трава с пахучими жёлтыми цветами и сильным, как прут, стеблем. Пчелы на острове водились. У агронома в парниках стояли два улья специально для опыления огурцов. Работали пчелы прилежно, но мёда давали мало. Их даже приходилось подкармливать сахарным сиропом. А когда эта трава появилась на острове, пчелы стали собирать столько мёда, что девать некуда; пришлось отправлять поморам на материк.

«Трава эта, — писали ребята, — настоящая волшебница. Она не боится ни зимней полярной стужи, ни бесконечного полярного зноя и растёт в любом месте, даже на берегу, у самой кромки солёной воды, как у вас на Дону камыш, про который вы нам писали. А какая это трава — узнаете сами, когда она вырастет у вас из этих семян».

Прочитал нам письмо Пал Палыч и только почесал затылок:

— Да, загадка!

Решили семенами северян засеять грядку в нашем саду. Но они до осени не взошли. Грядку засыпало снегом, а Пал Палыч сказал:

— Подождём до тепла.

Весной проклюнулись какие‑то жиденькие травинки. Росли они медленно, туго, и к осени на грядке торчала невзрачная щётка — так себе, бурьянистая трава.

Мы были разочарованы и о своём огорчении написали за Полярный крут. Дескать, для вашей волшебной травы наш климат оказался неподходящим, и у нас она расти не хочет. На огорчительное наше послание последовал скорый и краткий телеграфный ответ: «Не торопитесь. Имейте терпение!»

Из пятого класса мы перешли в шестой, а наша строптивая северянка — из первого года своей жизни во второй. И вот на второй‑то год действительно произошло чудо. Жиденькие травинки будто устыдились прошлогоднего отставания. Они пошли в такой бурный рост, что ко времени каникул на грядке обозначился огромный травостой. В нем легко было бы спрятаться, стоя в полный рост, если бы удалось продраться сквозь зеленую гущину.

— Волшебная трава! Правильно — волшебная! — ахал Пал Палыч. — Дивное растение! Вот тебе и второгодник!

Он только что не проговаривался, что за трава растёт у нас на грядке. Но, по своему обычаю, делал в! ид, что и сам ничего не знает. Ох, и хитрющий же, как я погляжу, был у нас учитель!

— Подождём, посмотрим на неё в цвету, — отвечал он на наши нетерпеливые расспросы.

В июне мы поселились в пионерском лагере. Колхоз устроил его в степной дубраве — совсем рядом с хутором и со школой, но будто совсем в другом царстве — так резко отличалась тенистая и прохладная дубрава от знойной степи, обступавшей хутор.