Деревья желтели туго и неохотно отдавали ветру свою листву. Помню, что в лесу тогда было очень красиво и тихо. Не знаю, может быть, необычность этой осени подействовала или что другое, но мне особенно запомнился и полюбился наш степной лес именно в том, теперь уже далёком октябре.

Белоствольные берёзы, ещё только кое–где тронутые желтизной, стояли не шелохнувшись, будто дремали. Эти лесные скромницы: оказались совсем неприхотливыми и легко породнились со степью.

Александр Васильевич Зеленцов ещё давно посадил в своём лесу двумя длинными рядами присланные ему по почте друзьями–северянами рябиновые былинки с корешками. Как и берёзки, они охотно прижились в наших местах, разрослись и сейчас сверкали в лучах нежаркого осеннего солнца нарядными кистями оранжевых ягод.

А между берёзовой рощей и рядами рябин, на просторном песчаном кряже, густо зеленели длинными хвоинами сосенки, кудрявились мелкими мягкими иголками молоденькие лиственницы.

Ну, и конечно, царь нашего степного леса дуб величаво высился над всем обширным пространством заказника.

Покойно и привольно «жилось здесь под охраной людей всякому степному и лесному зверью.

В субботу после уроков мы с Пал Палычем отправились в лес. Занимались привычным осенним делом — собирали семена деревьев для питомника. Уже под вечер с довольно увесистой ношей за плечами подходили мы к лесному кордону.

То и дело на глаза нам попадались зайцы. Видимо, расплодилось их здесь богато. Рыжевато–серые пушистые зверьки зачем‑то выбегали на дорогу, на миг останавливались, но сейчас же скрывались в лесной чащобе, не рискуя приблизиться, чтобы поближе познакомиться с нами.

— В общем‑то, непуганый заяц у Александра Васильевича, — заметил Пал Палыч. — На «экспорт» его разводит.

— За границу нашего зайца вывозят? — удивился Вася.

— Ну, не то чтобы за границу, — улыбнулся Пал Палыч, — а на Алтае, на Тамбовщине степного русака охотно берут и привечают. Александр Васильевич со своими егерями их сотнями ловит и выгодно продаёт для расселения в других местах.

— Коммерсант! —ухмыльнулся Николай.

С наступлением вечерней прохлады в лесу становилось все оживлённее; звери выходили из своих дневных убежищ на кормёжку. В зарослях молодого сосняка на минуту показалась высокая комолая лосиха. Она спокойно глянула на людей и с лёгким шумом скрылась в густой зелени.

— Вот как отвечает дикое зверьё человеку на его доброе отношение — доверием, — сказал Пал Палыч, провожая взглядом лосиху… — И ведь самое пугливое льнёт к людям. Помните, в знойную бескормицу (сайгаки к нам на хутор из калмыцкой степи забрели? А уж на что пугливы.

— А вот зайцы ни в какую бескормицу не придут к человеку. Да, Пал Палыч? — Вася остановился, стараясь разглядеть хотя бы одного из поминутно мелькавших в кустах русаков.

— Веками, Вася, их запугивали охотники. Вот они и теперь не особенно доверяют человеку. Хотя, как знать! Дедушки Мазаи не перевелись ещё на свете…

Ночевали мы в сарае, на сеновале, в душистом люцерновом сене. Внизу, под нашими полатями, стояла кормушка для Орлика — породистого холёного коня Буденновского завода.