— Деньги деньгами, а как же красота игры? — засмеялся он, лихо пуская «поршик» в галоп на почти пустом шоссе. Черт знает, куда мы ехали, и мне было все равно, у меня в крови плескался адреналин, а сердце танцевало латину.

— Жуть, как неловко, что я его победила таким дешевым приемом, — вздохнула я. — И ужас, как стыдно, что мне это нравится.

— Перестань дергаться и наслаждайся, — посоветовал Роман. — Успеешь еще поразить кого-нибудь глубоким интеллектом и непохожестью на обывателей. Прикинь, лет через пять еду я такой по Стокгольму по своим делам… Отель новый открываю. Например. Идешь ты мимо — и я такой на понтах: «Что, дорогая, туристочкой приехала? На автобус не опаздываешь?» А ты: «Ой, а подбрось меня до ратуши, мне сегодня Нобелевку вручили, опаздываю на банкет!»

Я расхохоталась:

— Нобелевку за любовные романы?

— Почему нет? Даже любовные романы можно писать хорошо. Ай!

Это я ткнула его кулаком в плечо за подначку.

Машина куда-то неслась, едва притормаживая на светофорах и лихо меняя полосы. Не знаю, где Роман в утренней Москве нашел столько свободных дорог, но это было ровно то, что надо.

От нервного адреналина, бурлящего в венах, хотелось двигаться, оставаться на месте было невыносимо. Но мышцы подрагивали от усталости — они напрягались изо всех сил, стараясь защитить меня от реальной опасности, не понимая, что тут бьют не кулаками. Сил идти у меня сейчас не было бы, а необходимость менять места и картинки перед глазами ощущалась как условие выживания.

Раньше я в таких случаях спускалась в метро и каталась по кольцу, чтобы не беспокоиться, когда там конечная у троллейбуса и куда пересаживаться дальше. Но летящие за окнами «порша» индустриальные пейзажи спасали куда лучше темных тоннелей. 

А еще — рядом был человек, который все понимал.

Тоже, оказывается, совсем неплохо. Почти так же хорошо, как одной.

— Как ты умудрилась за него замуж выйти?

— Любила. Как еще? — тоскливо отозвалась я. И, помолчав, добавила уже без нужды: — По-настоящему. Без этого вот про «любовь живет три года». Любила до самого конца — и немного после него.

Может быть, и до сих пор люблю.

Кто знает, как это работает?

— Ты поэтому одна?

 Серые отбойники на фоне серых заборов временами сменялись взрывом зеленого и голубого, когда машина проносилась мимо парков. Но потом мы снова погружались в мельтешащее рекламой московское варьете.

Эффект попутчика? Давать Роману такое оружие в руки было неосторожно. Но он меня спас, и я прониклась к нему благодарностью, хоть и понимала, что доверять не стоит. Хотелось поделиться, рассказать, что на самом деле он для меня сделал. Как много.

Не думаю, что ему нужна вся моя история. В конце концов, она так до боли похожа на другие такие же, что я каждый раз качаю головой и вспоминаю Льва Николаевича. Это у историй счастья разные причины, а в несчастливых даже диалоги одни и те же, будто нет других слов.

Поэтому я только вздохнула:

— Если однажды попробуешь на вкус что-то настоящее, суррогаты уже не подходят.  У меня заняло много времени осознание, что больше я