«Страшна бесовская сила, ох, велика и опасна. Такого доброго казака проклятый бес сумел соблазнить! Теперь, даже в церкви за спасение его пропащей души свечу ставить бесполезно. Пропал казак, пропала его душенька. Эх! Прибудем к донцам, поставлю всё-таки, самую большую свечу за спасение его души и закажу молебны на год. Может быть, прав Аркадий и зачтутся Охриму там заслуги в борьбе с гонителями православной веры?" цам, поставлю самую больэх!ропащей души светаённых казаерживаться" и, о, арассказывать, дела предстоят очень серьёзные. Иван, отъезжая

Настроение, само собой, у Ивана упало, ниже некуда. Войско лишилось доброго казака, может, даже двух, кто его знает, что из молодого содомита выросло бы. Его крестник был ему почти также дорог, считай, родной, а тут и страшное обвинение, и недостойное поведение. И Пилип чёртов, просил же его, ограничься повешеньем, так нет, упёрся как баран: — Полагается кол, старики говорят, полагается кол.

«Полагается то, что походный гетман решит. Правда, потом ему ответ за все свои решения держать, но уж за повешенье вместо посажения на кол, никто через полгода ему бы пенять не стал. Да и, года два назад, за то же преступление, в самой Сечи, казаков повесили. Ни одна собака о колах не тявкнула. Назло мне так поступил. Доиграется он со своим гонором, думает, если его часть старшины поддерживает, то ему можно и на характерников плевать? Напрасно он так думает. Не поленюсь приложить силы и умения свои, чтобы он поскорее убедился в этом».

«Про волка разговор, а он тут как тут». К ехавшим во главе Васюринского куреня Ивану и Аркадию, подъехал походный гетман Пилип. Разодетый, будто не в боевой поход собрался, а на переговоры со шляхтой прибыл. В синей шёлковой рубахе под расстёгнутыми, красным бархатным кафтаном и зелёным жупаном доброго сукна. В шёлковых же коричневых шароварах и красных сафьяновых сапогах. Куда тому петуху или павлину. На его боку сверкал каменьями эфес, сразу видно, дорогой сабли.

— Ну, Иване, как тебе казацкое правосудие в походе? Нет недовольства? — довольно улыбаясь, обратился он к характернику.

— Казацкое правосудие — всегда правильное. И всех недостойных настигнет и воздаст по заслугам. В своё время… — многозначительно протянул концовку ответа Иван и оскалился. Назвать этот оскал улыбкой мог бы только сверхнаивный человек.

По взгляду Пилипа было видно, с каким удовольствием он бы посадил на кол не несчастных содомитов, а своего собеседника. Но продолжать диалог на эту тему не стал, обратил внимание на ехавшего рядом с характерником Аркадия. Солнышко уже прогрело воздух, и попаданец решился подставить его лучам свою грудь, весьма многоцветную после вчерашних приключений.

— А что это Иван, у твоего товарища вид, будто его бес, вместо снопа, молотил.

— Главное, не то, кто начал молотить, а то, где он после этой попытки оказался, — ответил на вопрос гетмана сам Аркадий, не делая даже слабой попытки казаться приветливым. — Теперь его и чёртова мамаша не скоро увидит. Связываться с более сильным соперником — большая ошибка. А мои синяки и ссадины быстро заживут.