— Я рад, что мы наконец говорим начистоту, без всяких яких. Да, меня влечет к ней.

— Знаю. Она мне сама сказала. Что ж, мы оба искренне сожалеем.

— К дьяволу твою жалость! И ее тоже.

— Тут уж ничего не попишешь…

— К дьяволу эту работу! И вообще — гори оно огнем… все на свете…

— Видишь ли, я сам ее об этом спросил. Иначе бы она тебя не выдала.

Кеннет отрывисто хохотнул:

— Разумеется, жена у тебя хоть куда — такая не подведет! Подхватит под руки, если тебе вздумается отпихнуть в сторону еще какого-нибудь сосунка.

— Знаешь, это было вовсе не так. Я совсем не собирался…

— Но своего, однако, добился.

— Считай, что да. Мне приснился сон. Это ведь не по твоей части? Впрочем, можешь дополнить историю болезни. Мистер X, бросивший мисс Y, видит сон. Она, спотыкаясь, торопится за ним, вода вокруг нее поднимается все выше и выше… Преувеличенное беспокойство, по-вашему. Причина неминуемо тащит за собой следствие. Прав был Ник, и мисс Прингл тоже права…

— Не понимаю, что ты городишь.

— А то, что я ее толкнул, я… Теперь уже ничего не поправишь, не переменишь. Невинные не властны прощать.

Криво усмехаясь, я глядел на Кеннета — и вдруг меня захлестнула теплая волна сочувствия к нему.

— Все путем, Кеннет. Да, я свое получил. Не впустую явился. И тебе большое спасибо.

— За что спасибо?

— За верность Гиппократу.

— За что, за что?

Внезапно передо мной возникла оплывшая Беатрис в зеленом балахоне — ее судорожные движения, прыгающие зрачки… Я прикрыл глаза рукой.

— За то, что сказал мне правду.

Кеннет вскочил, нервно прошелся до шкафа и обратно, потом снова плюхнулся в кресло.

— Послушай, Сэмми. Теперь вы оба не скоро меня увидите.

— Мне очень жаль.

— Ради Бога, не надо!

— Нет, я серьезно. Жаль, что редко когда разлад обходится без поножовщины.

— Я хочу сказать тебе еще одно: о предпосылках болезни — как это мне представляется. Суди сам. Возможно, именно ты выбил ее из колеи. Но, возможно, она и без того потеряла бы равновесие. Если бы ты не занял ее мысли собой, это могло случиться с ней годом раньше. Быть может, ты подарил ей целый год, лишний год душевного здоровья — и чего там еще в придачу… Быть может, она была бы счастлива до конца жизни, а ты у нее это отнял. Вот все: теперь ты осведомлен не хуже любого специалиста.

— Я благодарен тебе.

— Господи! Да я готов горло тебе перегрызть…

— Я думаю.

— Нет, не готов… Постой, не уходи. Мне надо с тобой поговорить. Выслушай меня, Сэм. Я люблю Теффи. Тебе это известно.

— Известно, но в голове не укладывается.

— Я сказал, что ненавижу тебя. Но это не так. Тут какой-то надрыв: мне ненавистна ваша совместная жизнь, ненавистен ваш дом. Мне хочется быть с вами. Если угодно, я люблю вас обоих.

— Для меня это чересчур сложно.

В ответ я постарался выжать из себя улыбку — вышла скорее гримаса: рот перекосило, губы скривились.

— Ну что ж…

— Сэмми.

Я обернулся, уже держась за ручку двери.

— Сэмми. Что же мне делать?

Я придал лицу приличествующее выражение. Бесполезно объяснять, что каждый человек — это целый континент. Нет смысла твердить, что каждое человеческое сознание — это настоящая Вселенная, ибо вмещает в себя множество Вселенных.