Авторы более поздних по дате написания опусов уже перестают сравнивать Унгерна с идейным отцом Адольфа Гитлера, их тексты становятся более сдержанными и взвешенными, они отдают дань таким чертам характера барона, как аскетизм, храбрость, верность идеям, но все равно сходятся на том, что он был человеком, скажем так, малоприятным. Автор монографии «Политическая история Монголии» некто Рощин, например, пишет, что Унгерн был «тиран, маньяк, мистик, человек жестокий, замкнутый, пьяница (в молодости)». С учетом того, что генерал-лейтенанта Унгерна казнили в 1921, когда ему было тридцать шесть, это «в молодости» звучит особенно весомо…

Как бы то ни было, барон Унгерн — один из немногих крупных деятелей белого движения, который из-за своей жестокости так и не был реабилитирован. Даже в лихие девяностые, когда от общей ненависти к КΓБ, и в целом к советскому строю реабилитировали всех поголовно. И все же загадка его личности не могла не манить. Особенно в свете повального увлечения населения нашей страны Тибетом и его мистическими тайнами.

С ростом популярности «бога войны» и «борца за веру» (так Унгерна называл сам Далай-лама и речь, естественно, шла о вере буддистской) на мою «еврейскую» фамилию начинают обращать повышенное внимание. Первыми на горизонте возникают какие-то странные дяденьки и тетеньки. Глаза у них почему-то вечно горят нездоровым огнем, волосы дурно промыты, а ногти кривые, битые грибком и давно не стриженные. Зато им периодически открываются какие-то «тайные знания предков», они что-то там такое «видят» и усиленно «работают» в каком-то очередном отделении Фонда Рерихов. Мне они активно не нравятся, зато с ними почему-то находит общий язык мама. Так что мне не удается избавиться от них раз и навсегда.

— Анна, как ты себя ведешь? — говорит мама. — Это интеллигентнейшие, высокообразованные люди, и если некоторые их идеи тебе не нравятся, то это не значит…

Она не понимает. Идеи здесь не при чем, я не могу смотреть на их ногти.

Когда же в 1996 выходит пелевинская «Чапаев и Пустота», где барон выведен в качестве одного из героев, возле меня начинают притормаживать и увлеченные мистикой молодые мечтатели. Эти мне (несмотря на их идеи) нравятся значительно больше. Особенно активным процесс становится, когда я поступаю в университет (естественно на истфак — куда ещё с такой фамилией?). Наверно в среде моих новых приятелей это звучит круто: «Мы тут вчера с Анькой Унгерн…»

— «С Унгерн?» — «Ну да. Ты не знаком? Это правнучка Черного барона»…

Умники! Если уж интересуются историей, могли бы знать, что Черным бароном — тем самым, про которого пели: «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон…», был не Унгерн, а Врангель. И получил он эту «кликуху» не за бесовскую черноту души, а за форму, которую неизменно носил с 1918 года — черную казачью черкеску с газырями.

Роднят этих двух людей лишь преданность павшей монархии и немецкие корни…

Я отбрыкиваюсь как могу, уверяя всех, что к барону отношения не имею, но никто на это не обращает внимания. Тем более, что однажды судьба сводит меня с парнем, который в ответ на мои попискивания: «Не из тех мы Унгернов!» молча запускает свой компьютер, недолго колдует над ним, разворачивает ко мне монитор, а после читает целую лекцию.