К началу тысяча девятьсот седьмого года стало ясно, что первая русская революция в общих чертах удалась, то есть привела примерно к тем результатам, которые и планировались. Не без шероховатостей и издержек, конечно, но в общем все получилось неплохо.

Никакого Великого княжества Финляндского в составе Российской империи больше не было. Вместо него на том же месте карты империи скромно разместились две губернии. И граница со Швецией теперь охранялась ничуть не хуже, чем, например, с Австро-Венгрией. Прогрессивная мировая общественность, естественно, взвыла, а я, что не менее естественно, на этот вой начхал.

Николай Николаевич не только выполнил все, что на него было возложено, но даже слегка перевыполнил. Восстание в Хель… в смысле в Гельсингфорсе, было подавлено быстро и жестоко, но под конец великий князь не уберегся. Две пули из «парабеллума» в грудь, лишенную малейшего подобия бронежилета, – это серьезно. И я тут был совершенно ни при чем. Когда восставшие поняли, что явно терпят поражение и их раскатают в блин самое большее через три дня, они отправили три террор-группы с заданием убить командующего гвардией. Одной повезло, но восставшим это не помогло, скорее наоборот. Теперь солдаты никого не пытались арестовать, как раньше, а стреляли сразу, и чаще всего наповал. В общем, восстание было подавлено, а Николай Николаевич уже трое суток пребывал между жизнью и смертью. Я, честно говоря, склонялся к мысли, что второй вариант предпочтительней, но делиться ей с доктором Боткиным, ясное дело, не стал. Ни к чему разрушать уже сложившийся в его представлении светлый образ государя, это будет жестоко. Правильнее поделиться сомнениями с тем, для кого подобное особой новостью не будет, подумал я и по-быстрому съездил на полчаса в Приорат, где встретился с бывшим пограничником, а ныне начальником моей специальной курьерской службы Ефимовым.

– Да, мне тоже кажется, что так будет лучше, – кивнул Викентий Андреевич, выслушав мои соображения. – Не волнуйтесь, Александр Александрович, мы ему обязательно поможем, дело знакомое. Надеюсь, что дня через четыре этот вопрос будет окончательно урегулирован.

Ефимов, как всегда, запросил сроки на операцию с запасом. Уже через день после нашей беседы мне пришлось срочно отправиться в Питер, на Петровскую набережную, где пока никакой «Авроры» не стояло, зато был в наличии дворец Николая Николаевича, и выразить там вдове покойного свои глубочайшие соболезнования.

Это были дела внутренние. Внешние пока выглядели не столь благостно, но тоже в рамках допустимого. Главным, конечно, было то, что буры окончательно потеряли возможность выиграть войну. Если бы они не связывались с осадой городов, а бросили все силы армии Кронье на захват Кейптауна, это у них могло бы получиться. Ну, а потом двойной удар по сходящимся направлениям от Кейптауна и Дурбана на Порт-Элизабет, причем крупных английских сил там не было, – и все. Дурбан де ла Рей взял давно, и больше у англичан на Юге Африки портов не было. А с высадкой подкреплений на необорудованный берег много не навоюешь.