Так и я ныряю в бесконечный океан забот. И я вдыхаю полной грудью, когда предо мной распахивается пизда. Если же ее нет, я начинаю задыхаться. Это происходит, когда я уезжаю от N. или когда она отлучается от меня. Одиночество делает из меня сатира.

Бляди – мои спасительницы в такую пору, и поэтому я не смею оказаться без денег.

Вот уже давно я не только не возражаю, а бываю рад, когда N. ездит на балы одна. Стоит ей выйти за порог, как я устремляюсь к свежей пизде и, ебя, представляю, как я буду дома поджидать N., раздевать ее, усталую и потную после танцев, а потом всуну ей пару раз, прежде чем дать хуй в рот, чтобы пиздяной запах, бывший на нем, казался ей своим.

Но однажды я поторопился, не сделал этой маскировки, а прямо приставил ей хуй ко рту. Она взяла его и тут же возмущенно отстранилась. «Ты пахнешь другой женщиной», – сказала она и подняла на меня загоревшиеся глаза.

Я, не давая разгореться гневу, повалил ее на спину.

– Это Азя, – соврал я, – вот ты и познакомилась с сестричкой.

N. поуспокоилась: Азя была дозволенным компромиссом. Но до конца смириться она, конечно, не могла и стала мстить мне, рассказывая, что в танце Дантес фантазировал, шепча ей на ухо, как произойдет их первое соитие.

Тут я взбесился и закричал, что буду стреляться с ним. N. ухмыльнулась.

– Ну, и по ком же ты будешь плакать? – ехидно спросил я.

– По том, кто будет убит, – ответила она серьезно.

– Это ответ не жены, а бляди, – произнес я беспощадно.

– Блядун – ты, – невозмутимо парировала она, – а я, дура, все еще верна тебе.

– То-то же, – успокоился я, вновь поверив ей.

Желание может рождаться от переполнения семенем, без всякой мысли о пизде. Желание может быть вызвано думами о пизде или, наконец, видом пизды. Я окружен желанием со всех сторон, и нет ему предела.

Дантес завидует мне. Женившись на К., он хочет, как я, добраться и до других сестричек. Он на вечере громогласно пил за здоровье N. Я подошел к К. и сказал во всеуслышание: «Пей и ты за мое здоровье». К. покраснела до ушей и выбежала из залы. Дантес вышел за ней, и я чувствовал себя отомщенным.

Чтобы иметь деньги, надо их любить, а я их лишь уважаю за власть. Они это чувствуют и не идут ко мне в руки. Я люблю женщин, и они отвечают мне взаимностью. Я люблю поэзию, и Муза от меня без памяти. Я люблю игру, и она приносит мне наслаждение, несмотря на проигрыши. Даже в них есть наслаждение, ибо они часть игры. Так что в моих проигрышах нет несправедливости: деньги ко мне по-прежнему не идут, а любимая игра дает радость. Мысль благословенная.

Я смотрел на покойную Смирнову и примерял, как бы я ее поставил раком, а руками упирался бы в горб для удобства. Уговорить ее мне было бы просто, но все случая не представлялось. А как было бы славно: она бы мужчину познала, а я бы – горбунью.

Когда я вижу горячие взгляды, которые государь направляет на N., я так же горячо смотрю на государыню, стараясь, чтобы он заметил. Я хочу, чтоб он связал в уме, что его страсть к чужой жене отзывается моей страстью к его жене. Бьюсь об заклад, что он заметил и потому перестал гневаться, когда я пренебрегал его приглашениями на балы.